Амара оборачивается, чтобы в последний раз взглянуть на свой дом, но видит только закрывающиеся двери. Она слышит, как изнутри их запирают на засов. Деревянные створки вздымаются, такие высокие, резные, непроницаемые, как и любая другая стена. Ее время в доме с золотой дверью подошло к концу.
76 год нашей эры. Номиналии
Глава 41
Грех сладок,
Прятать его из страха позора — горько.
Я горжусь тем, что мы вместе,
Один достоин другого.
Сульпиция, древнеримская поэтесса
Эта комната маленькая и темная. Холодный свет сочится сквозь ставни, снаружи доносится привычный уличный шум. Амара чувствует знакомое шевеление в животе. Ребенок толкается. Амара кладет руку на туго натянутую кожу, гадая, чувствует ли создание внутри давление ее ладони. Слабость, наступившая вследствие беременности, стала для нее неприятным сюрпризом; энергия, которая всегда была для Амары чем-то самим собой разумеющимся, стала поглощаться новой жизнью, растущей у нее внутри.
До Амары доносится шум из комнаты снизу. Должно быть, Британника вернулась домой с утренним хлебом. Амара опирается на локоть и с усилием поднимается с кровати. Живот уже огромный, особенно на фоне ее узкой грудной клетки, и постоянно тянет вниз. Стоит ей открыть ставни, как в спальню врывается шум и леденящий февральский воздух. Амара смотрит вниз, на улицу, где головы людей проплывают мимо, точно рыбы в ручье. У входа в Венерины термы горланит уличный торговец и тычет своим товаром в лицо всем, кто проходит мимо. Амара ныряет обратно в полутемную спальню, проходит по шершавому деревянному полу к двери и осторожно спускается по лестнице. Британника хлопочет у маленькой печурки в углу, чтобы вскипятить воду: каждый день они пьют горячий чай с мятой и медом. Британника поднимает взгляд на Амару:
— Как твой Боец?
Амару забавляет то, какое активное участие принимает Британника в еще не родившемся ребенке, а также ее непоколебимая уверенность, что у подруги в животе подрастает воин.
— Пинается, — отвечает она, усаживаясь на табуретку.
— Хорошо.
Британника ставит на маленький деревянный столик две дымящиеся чашки и садится рядом:
— Я слышала, Филос ушел рано. До рассвета.
— Сегодня утром он работает у Юлии. Он хочет закончить с ее счетами до того, как ему нужно будет идти к Руфусу.
— Хорошо, что она ему платит.
Амара сдержанно улыбается, берет чашку и дует на горячий напиток. Содержание Руфуса оказалось не таким щедрым, как они надеялись. Юлия это знает и слегка обходит правила, когда платит за труд Филоса Амаре, а не его непосредственному хозяину. Согласно указаниям Амары, все деньги отдают напрямую Филосу, не ей; она помнит, каково ей самой приходилось в рабстве, когда ей не полагалось ничего из того, что она получала. Филос поддерживает свою семью деньгами, которые сам зарабатывает, и он должен это чувствовать. Ей вспоминаются слова Руфуса, от которых сладкий чай становится горьким: «Филос за час делает больше работы, чем трое других слуг за день».
— Я могу приносить тебе деньги, — говорит Британника, отпив из чашки.
— Мы уже обсуждали это: я не продам тебя в гладиаторы. Когда я освобожу тебя, только тогда ты сможешь драться.
Британника тянется за хлебом, дает кусок Амаре и потом берет еще один себе.
— Тебе нужно выйти на улицу сегодня. Ходить, чтобы ребенок рос.
— Я побуду в саду какое-то время.
Амара смотрит на крошащийся ломоть в своей руке. Эта тема постоянно нагнетает напряжение между ними: то, как ненадолго она отваживается выходить из этого темного дома. Даже во время простой прогулки по улице ее пробирает холодный пот, она постоянно высматривает в толпе знакомые лица, на случай если Феликс или кто-нибудь из его подельников следит за ними. Это продолжается с самого убийства Фабии, после которого уже минуло шесть месяцев, но страх за ребенка в своем чреве ложится на Амару куда более тяжелым бременем, чем потребность защищать собственную жизнь.
— В саду ты только сидишь. Нужно двигаться, — бурчит Британника и, словно чтобы подтвердить слова действием, встает с места, берет метлу и начинает мести пол. Она агрессивно тычет помелом Амаре под ноги, так что ей приходится убрать их. — Думаешь, когда Боец будет здесь, тебе будет легче снаружи? Что будешь делать? Навсегда дома закроешься?
— Хватит. Оставим этот разговор, пожалуйста.
Амара откидывается на стену и отворачивается. Британнику игнорировать трудно. Эта комната еще меньше той, что они с Филосом делят на втором этаже. Стены выкрашены в блеклые цвета, и только кое-где крошечная птичка оживляет унылое однообразие декора. Здесь нет атриума, обеденного зала и кабинета, а окна пропускают очень мало света. Однако Амаре все равно приятнее находиться здесь, чем гулять по городу. И дело не только в ощущении безопасности. В этом доме ее отношения с Филосом стали настоящими. Снаружи она не может заявить о своей любви к нему, и ей только и остается, что вживаться в роль покинутой конкубины.
— Тогда иди в сад. — Британника тычет метлой ей под ноги. — Сейчас.
Амара поднимается с табуретки, крепко держа в руке чашку, но вместо того, чтобы яростно выбежать из дома, у нее получается только вразвалочку выйти из него.
Дойдя до сада, Амара видит Ливию, которая о чем-то болтает с другой постоялицей. Небо над головой тускло-серое и тяжелое, а каменная дорожка ярко блестит, еще мокрая после недавнего дождя. Амара идет по ней осторожно, чтобы не поскользнуться.
— Дорогая! — кричит Ливия и машет ей. — Флавия рассказывала мне о невероятнейшей краже в мастерской художников. Ее бедный муж лишился половины красок. Только представь себе.
— Какой ужас, — бурчит Амара. Ей все еще не удалось запомнить имена всех постоялиц Юлии, которых, как она подозревает, вовсе не радует жить бок о бок с незамужней беременной вольноотпущенной.
— А он как раз должен быть приступить к новой работе, — говорит Флавия, расстроенно всплеснув руками. — Теперь придется все откладывать.
Прохладный ветер приносит с собой влажный туман. Амара смотрит на канал, как поверхность воды подергивается рябью. Ливия тоже обращает внимание на погоду.
— Тебе нужно под крышу, — произносит она, взяв Амару под руку. — Ты же не хочешь простудиться, будучи в положении.
Формально она не гонит Флавию, но и не предлагает ей остаться.
— Я лучше пойду, — говорит Флавия, кивнув им обеим. — Прости, что задержала тебя.
Крепко взяв Амару под руку, Ливия ведет ее под сень колоннады:
— Тебе нужно поберечься, а не выходить, когда воздух такой влажный. Вот увидишь, как Юлия будет возмущаться, когда вернется из бани. Может, тебе тоже стоит заглянуть туда, чтобы согреться?
