Вторая причина в том, что в отличие от России — в Украине так и не отказались от построения общества на основе идеологии. Это в России — худо ли бедно ли — но строят общество всеобщего капиталистического благоденствия, где для того, чтобы быть членом какой-либо партии — надо просто проголосовать за нее на выборах. И да — у человека должно быть свое личное пространство и право на выбор, как в Америке. В России — никто не подойдет и не скажет: ты почему не на державной мове не разговариваешь?!
А Украина построена на болезненной идеологии украинства. Памятники Ленину — заменили на памятники Шевченко, в каждом украинском присутственном месте, в каждом посольстве за границей — обязательно, шевченковский уголок с рушниками, портретом и томиком Кобзаря. Все говорят по-русски, за исключением Львовщины — но государственный язык обязательно украинский. Вопрос государственного языка — становится причиной блокирования трибун в Раде на многие недели, за «язык» в Украине и убить могут. И да — обязательно «в Украине», а не «на Украине» — это как система опознания «свой — чужой». Европейский выбор Украины сомнениям подвергать не положено, объявят зрадником. Федерализация — смерти подобно
[64], и это несмотря на то, что многие успешные государства мира являются федерациями, а богатейшая Швейцария — даже конфедерацией, с тремя государственными языками.
И так получается, что важнейшие, болезненные вопросы строительства нового государства, и нового общества, ключевые вопросы — как нам вписаться в глобализированную экономику, что мы можем предложить на экспорт, на чем сможем зарабатывать деньги, как нам поднять благосостояние украинцев, где, на каких заводах мы будем работать, что нам делать с доставшейся нам оборонкой — все это отставляется в сторону перед более важными, не дающими покоя уже двадцать лет вопросами: язык, федерализация, голодомор.
И на этой почве — возникают, живут и процветают до боли знакомые нам человеческие типы времен развитого социализма: которые строят коммунизм, ходят на демонстрации, голосуют на партсобраниях — и при этом тащат, воруют все, что попадется под руку. Эта моральная нечистота, моральная плесень — она не в девяносто первом году родилась. Просто в России сделано и делается многое, чтобы избавиться от этого. Капитализм по-своему честен, там универсальное мерило всему — деньги, и лозунгами не отговоришься — есть деньги или нет. А Украина — поменяла вождей на пьедесталах, но систему, где на все есть один ответ — Слава Украине — сохранила. И продолжает пожинать горькие плоды.
Виктор Балуев начинал как обычный волонтер — с присущей ему коммерческой хваткой он договорился, нашел контакты и начал ввозить из-за границы комплекты НАТОвской формы со складов длительного хранения. Чаще всего не ношенная, она была на порядок лучше китайской «клееночной» формы, которую прозвали «гелетеевка» — при попадании огня она воспламенялась, и человек в ней сгорал заживо. На Майдане — был популярен бундесверовский флектарн, он был самым дешевым, а ткань — не сносишь. На фронте — больше шел британский камуфляж МТР. И первоначально — волонтеры и в самом деле возили бесплатно, потому что блоков тогда не было, и указа президента о блокаде мятежных территорий — не было, и у армии — не было денег. А потом — появился и указ, и блокада, и очереди на границе по несколько километров из фур, и блокада Крыма, и… еще много чего. И тарифы на пропуск появились — за фуру, за небольшой грузовичок, за мопед или челнока, за то чтобы поставить в начало очереди. Впервые за все время украинской независимости — у армии появились деньги. И неплохие деньги — на блоке, который стоит на трассе — в хороший день «заробляли» больше миллиона гривен. Конечно, большая часть уходила наверх, превращаясь квартиры в Киеве для офицеров среднего звена и дом в Лондоне за двадцать семь миллионов — для министра обороны. Но часть — все-таки оставалась у солдат. А на что их тратить в зоне АТО? Кто на бухло тратил — их называли «аватары». А кто — на снарягу, экипировку. Были и честные офицеры… честные то честные, но… а вот как воевать, если государство не то что современные танки, вертолеты, средства разведки привезти не может — теплой зимней формы у него нет, банальнейшего ватника. И личный состав мерзнет на блоках.
А далее — более. Перемирие — особой войны нет, но и мира нет, любой офицер понимает, что в любой момент может полыхнуть. И готовится. Свою шатию — братию в порядок привести, единообразно экипировать. Форма — не клеенчатая гелетеевка, а НАТОвская. Разгрузки, бронежилеты, желательно одинаковые и хорошие — брони много не бывает. Личное оружие — коллиматоры, глушаки, пламегасители. Снайперские винтовки — СВД уже никуда не годится
[65], полфронта воюет теми разномастными винтовками, которые привезли волонтеры. И — тепловизоры. Хотя бы разведчикам и по одному на каждый блок. В современной войне — вопрос жизни и смерти. И каждый стоит как подержанный автомобиль — а современные — и как новый.
Технику перебрать — потому что все БТРы, БМП, грузовики — с советских времен, за все время независимости украинское государство технику не закупало и не ремонтировало. Да и сейчас не ремонтируют, все больше ролики снимают патриотические. Значит, движки перебирать, а где и менять, электрика, резина. Себе и замам под ж… — по Ниве или УАЗу, потому что ну не мотаться же по позициям на БТР, расходуя и так почти исчерпанный ресурс.
И на все на это — собираются деньги с блоков. А привозят все — от комплекта формы и до ремкомплекта к танковому дизелю — волонтеры. Уже не бесплатно.
Так, Балуев постепенно превратился из волонтера (работающего за бесплатно) в торговца. В отличие от некоторых идиотов, которые ездили по блокам, он предпочитал собирать заявки централизованно, от офицеров и в штабах.
Потом появился спрос и на другие услуги. Отвезти деньги «додому», порешать вопросы в Киеве в связи с их вложением. Сам Балуев по образованию был журналистом — но знакомые адвокаты и риэлторы у него имелись. Так он становился нужным и полезным офицерам, и одновременно — посвященным в их тайны. Он понимал что деньги — ворованные, но ничего не делал. И конечно — брал долю.
Потом — к нему обратились люди из Администрации Президента. Посидели, поговорили. О нездоровой моральной составляющей на фронте и в обществе, о необходимости перебить тот вал «чернухи», который льют как русские, так и определенные силы в Украине, заинтересованные в «раскачивании лодки», рвущиеся к власти. О доверии, которое украинское общество испытывает к волонтерам, и возможностях по использованию этого ресурса доверия.
