Нас никто не останавливал. Просто не до того было да и некому уже. Милиции — полиции на дорогах не было. Как то так получалось, что мы прибивались друг к другу — словно щепки в водовороте. Словно потерпевшие кораблекрушение — в отчаянной надежде спастись…
Никогда не забуду ту последнюю ночь перед переходом белорусской границы…
Мы повстречались уже за Коростенем. Территория, которая, по-моему, попала в зону Чернобыльского загрязнения. Хотя могу ошибаться. Леса тут хватает, рубить его нельзя — но все равно, рубят.
Просто — несколько машин, почти одинаковых. Заметили друг друга, прибились, потом начали искать съезд.
Ну а там…
В общем, не было среди нас попа-расстриги и свиньи в штанах — а так весь адский сброд. Саша — бизнесмен, на Порш-Кайенн. Лева — так он представился — полицейский на Тойота Ланд Круизер. И еще один Ланд Круизер, новый совсем — Сергей, как он представился, бывший прокурор.
Саша и Лева ехали с семьями, Сергей — с любовницей и ее матерью, только я — один. Оружия нет — на аэродроме обезоружили. Документов нет. Денег правда, немного есть — во время боев в городе удалось подразжиться. Это не мародерка, нет — только чтобы до дома случ чего добраться. Мародерят по-другому. Короче, грабь — не хочу. Но меня никто не грабил. И вообще ни о чем не спрашивал. Жрать тоже не было, и я думал, как решать вопрос — но Саша королевским жестом стал выкладывать на капот своего Порша колбасы кругами и буженину…
— О… откуда такая роскошь? — поинтересовался Лева, потирая руки.
— С фабрики.
…
— Фабрика у меня в Буче…. была. Когда началось — только и успел кассу выгрести да колбасы вот похватать. Хорошо семью на дачу отвез. Как чувствовал.
— Дело хорошее… — мент в свою очередь выставил свою жратву — и я холодильник выгреб.
Прокурор — молча поставил на капот две бутылки коньяка. У меня не было ничего — но мне ничего не сказали…
Я болен, только не знаю, чем…
М.А. Булгаков. «Бег»
Колбаса — была вкусной. Коньяк — я пить не стал.
— Ну, что, мужики… — Лева опрокинул в себя серебряную охотничью стопочку. — Как жить дальше будем?
— А что жить? — буркнул Саня. — Была бы шея, а хомут найдется. Торговая марка есть, оборудование куплю… чего делать. Мясо, оно и в Белоруссии мясо. А люди всегда будут покушать хотеть…
Лева как то хитро огляделся.
— А ты как? — посмотрел он на меня.
— Я вообще не местный.
— Да вижу, что не местный. А ты?
Прокурор недобро посмотрел на него.
— С какой целью интересуешься?
— Да ни с какой. Просто понять хочу.
— Чего понять? Чего понять… хочу вот понять, с чего мы такие трусы то оказались, а? Драпаем как… фрицы.
— Что предлагаешь? — спросил прокурорский. — Идти воевать? За родину, за Садовника?
— А хотя бы и так!
Мент с вызовом осмотрел нас.
— Я с себя ответственности не снимаю, мужики. Но вот посмотрите, раньше — Белая Гвардия, то — се. А теперь? Руки в ноги…
— Так вали. Воюй, — сказал прокурор
— А ты чего? Дрысливо?
— Леонтий… — подошла жена
— Да отстань…
— Ты в каком звании? — спросил я.
— Подполковник.
— Подполковник. Как минимум батальоном должен командовать. Или полком. Ну и где твой полк, нахрен?
…
— А если его нет, ты сначала задайся вопросом — почему его нет? Почему народ — третий раз нападает на власть, им же избранную? Найди ответ на этот вопрос, попробуй. А потом и шашкой — маши, хорошо?
Мент посмотрел на меня — пристально и зло.
— Не местный, говоришь?
…
— А машинка то у тебя, со спецномерами, литер. Спорнем, документов нет?
— Отстань от человека, — сказал прокурор.
— Чо, санкцию, не даешь? Ладно. Живите, упыри…
* * *
В преисподней жуют один и тот же кусок, но не могут его проглотить…
Мераб Мамардашвили
«Язык теней»
Пока было непонятно, что и к чему — стояли на месте, слушали радио. Стемнело — ночью через границу идти было нельзя. Себе дороже. Завтра как-нибудь переберемся… наверное. Завтра будет хороший день…
Подошел Александр — я как раз сидел на подножке машины, открыв дверь. Протянул сверток, я открыл — хлеб, круг колбасы. Протянул обратно.
— Берите. Я же вижу, у вас ничего нет.
Я закинул провизию в машину.
— Должен буду.
— Сочтемся.
— Можно, я присяду?
— Конечно…
Саша присел — он был выше меня, длинноногий, длиннорукий. На подножке ему было неуютно…
— Вы, в самом деле, не местный, — сказал он, — верно?
— Да.
— По говору понял. Киевляне хоть и говорят по-русски, но по-другому. Акцент. У меня отец так говорит.
— Вы русский?
— Отец русский. В девяносто первом служил на Украине, вот… присягнул. А я… не знаю, кто я теперь.
— Кто считает себя русским, тот и есть русский, — сказал я.
Саша долго молчал, потом сказал:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что напомнили… что есть еще нормальные люди.
— Да бросьте. Таких — большинство.
— Не у нас…
— Да… не в Украине…
Знаете, что самое страшное? То, что ничего не меняется. Ни-че-го. Желающие — могут взглянуть на заседание украинского парламента 1990–1991 годов, который уже тогда назывался Радой, на программы кандидатов в президенты Украины, на истерические выступления Степана Хмары. На студентов на Крещатике с плакатами «я голодую» — особенно пикантно рядом с этим смотрится жирная ряха некоего Кирилла Василенко, министра культуры Украины — что называется, пацан к успеху шел-шел и дошел. На честное и прямое письмо одесского рабочего с судоремонтного завода — с требованием прекратить националистическую истерию и создать вторую палату Рады — совет национальностей с тем, чтобы все нации и народности Украины получили политическое представительство и голос в парламенте. Кому не лень — посмотрите, поднимите все это — в интернете можно найти. Все тоже самое — проклятья в адрес федерализации, ненависть к москалям, рассуждения об оккупации, защита украинского языка — все должны говорить только на мове. И за почти тридцать лет — ничего нового. Ни-че-го. Китай за это время — увеличил свой ВВП в десять раз. В Дубае — из ничего за это же время построили город мечты, конкурирующий с Нью-Йорком по количеству небоскребов. Даже Россия — продвинулась вперед настолько, что уже мало напоминает СССР в своей повседневности — новые дома, новые машины, новые самолеты, новые поезда, новые олигархи, новые люди во власти — новое все
[1]. И лишь Украина — год за городом, как в каком-то кошмарном дне сурка, из раза в раз возвращается к набившим оскомину темам: федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор. За это время — ВВП упал на 35 % (худший результат в мире), страна стала самой нищей в Европе и самой нищей в СНГ, украинские зарплаты меньше таджикских. По основным показателям — Украина теперь соседствует с Сектором Газа — Ирак, Афганистан, Зимбабве уже обошли. Проедены запасы, изношены и годятся только на списание основные производственные фонды, некогда третья в мире по ядерному потенциалу армия, три советских военных округа — теперь сражается против собственного народа на остатках советской бронетехники. Авиация бомбит собственные города. Численность населения упала на двадцать пять процентов и продолжает падать, население разбегается, куда глаза глядят, в стране прошло три переворота и теперь — в столице страны идут уличные бои. Но украинцы все равно — с идиотическим упорством, до хрипоты спорят и спорят о вечном. Федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор. Федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор. Федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор…
