Сикерд смешивал себе напиток.
— Что-то ты злым стал, Алекс. Или… Алехандро, как ты тут прозываешься?
— Злым? О, да, я злой. Похоже, ты нуждаешься в небольшой лекции о русских. Мы, русские — любим справедливость и не любим бездоказательных обвинений. А вы, американцы — почему то решили что вы — мировой полицейский, и для того чтобы убрать с улицы опасного негодяя, у вас есть право подкинуть ему наркотик при задержании. Я нигде не напутал, нет?
— Если негодяя надо убрать с улицы, где он силой что-то отбирает у других людей — почему бы и нет?
— Не съезжай. Или ты думаешь, что Ирак чем-то лучше.
— Тем, что мы его не аннексировали.
— Да, б…?! Да неужели. То есть вы пришли, поубивали людей, развалили систему власти, которая худо-бедно, но работала…
— Мы освободили людей Ирака.
— Хрен! Вы сначала причиняли им вред посредством санкций — им, не Саддаму, Саддам как покупал Роллс-Ройсы до войны, так продолжил и после. И не надо говорить мне иного — я работал в Ираке до войны, прекрасно знаю, на чем ездили сам Саддам, Удей, Кусей, как жила вся его семья и другие иракцы. Своими глазами видел. Вы, почему-то решили, что если причините народу Ирака достаточно боли своими санкциями, то он взбунтуется и скинет Саддама. Но прошло больше десяти лет, ничего этого не произошло и вы пошли на прямое военное вторжение. Решив что иракцы будут вам благодарны за то, что вы к ним вломились в дом. Потом вы всё там разрушили, вызвали гражданскую войну, а потом вы ушли и развели руками. Ну не получилось.
— Мы пытались дать народу Ирака лучшее будущее.
— Ага. Но он сам не захотел. А мы пришли, без войны, мы построили хренову кучу всего, обновили инфраструктуру, создали рабочие места — но мы, б… аннексировали полуостров, и потому мы враги номер один.
Сикерд поставил бокал.
— К чему этот разговор?
— К тому, что я пытаюсь понять. Какого хрена вы подкинули полтонны кокаина в наше посольство? И что надо сделать, чтобы такого не произошло снова. Может, нам надо передать ракетные комплексы Талибану, чтобы они начали сбивать американские вертолеты? Снова открыть в Крыму школу подготовки для партизан всего мира? Подложить бомбу на дискотеке где-нибудь в Вентспилсе, куда ходят американские солдаты? Что нам надо сделать, чтобы вы начали воспринимать нас всерьез?!
Сикерд покачал головой.
— С чего ты решил, что это мы сделали?
— А с того, что больше некому. И с того, что у вас давние и плотные связи с наркобарыгами, или я ошибаюсь? И с того, что полтонны стоят немалых бабок— но только если они не лежат в хранилище улик. Я угадал?
— Не-а. Не угадал.
Сикерд покачал головой.
— Ты зациклился. У тебя давно новый враг, как и у всей твоей страны, а ты этого не видишь… Это Роберт Костенко. Офицер местной полиции безопасности аэропортов. Этнический украинец. Это он взял кокаин из хранилища улик и подложил в ваше посольство. А сделал он это… как думаешь, почему? Я встречался с ним. Он — псих с далеко идущими планами. И он почти мне признался в том, что убил своего куратора. Я здесь поэтому. Он убил своего куратора из ЦРУ, убил американца. Если он пошел на это — как думаешь, насколько далеко он готов пойти?
Я покачал головой.
— Скажи, а почему я тебе не верю?
— Скажи, а почему мне плевать, веришь ты мне или нет?
…
Украина…
Мать твою, опять Украина…
Знаете… если ты делаешь ошибку и не исправляешь ее, она будет бить по тебе раз за разом. Напоминать о себе.
Наша ошибка — это славянское братство. Мы никак не можем себе уяснить, что никакого славянского братства нет. Что лучше дружить с немцами, французами, испанцами, итальянцами, бразильцами, аргентинцами — чем с поляками и украинцами.
Признаю, я тоже был неправ. Сильно. Я долго верил, что по ту сторону границы — наши братья. Оказалось — ни хрена. Нет там братьев. Есть — не пойми кто, то ли русские, то ли поляки, то ли какая-то жуткая помесь. По Латинской Америке знаю — метисы самые опасные.
Украинцы от русских взяли смелость, твердость, упорство. От поляков — агрессивный национализм и какое-то совершенно непонятное для нас упоение свободой. Точнее даже не свободой — волей, вот более правильный термин. Свобода все же предполагает какую-то ответственность и какие-то рамки. Воля — это анархия. Это беспредел. Украинцы настолько ненавидят любую иерархическую структуру, что ненавидят даже свое государство, не говоря о чужом. Они бросаются даже на своих.
А агрессивный национализм — это опять-таки совершенно непонятный для нас моральный фундамент, уверенность в заведомом превосходстве над другими только потому, что ты — украинец. Типично польская черта. Она дает возможность не согнуться даже под самым страшным давлением. Мало кто знает, что Польша — единственная страна, где Гитлер не смог сформировать даже роту СС из поляков. Во Франции, например, сформировали целую дивизию, да что там — предатели создали целое марионеточное государство. В Польше — желающих послужить Гитлеру не нашлось вовсе.
Но это же обрекает народ на нескончаемые конфликты с соседями и собственными меньшинствами, для которых сама суть украинского государства оскорбительна.
Появившись в 1991 году, Украина заведомо была обречена на конфликт с Россией. Если бы не Крым, если бы не газ, всё равно что-то да нашлось бы. Проблема в том, что этот конфликт дошёл до войны. Между нами кровь. И это уже не изменишь.
Что будет? А будет вторая Польша. Сама Польша постепенно станет другой, в том числе прикрытая и Украиной. Тут роль играют деньги, а Польша — явно будущий гегемон всей Восточной Европы. Сама роль обязывает. А Украина — она будет как чертик из коробочки выскакивать всякий раз, как только Россия будет выходить на договоренности с Европой или США. Они будут выскакивать и кричать: «А вот Крым! А вот Донбасс! А вот мы боимся!»
И рот им не заткнуть.
Или второй вариант. Это если ситуация там окончательно выйдет из-под контроля. И будет некий Евро-Афганистан, который отрежет Россию от Европы. Дикое поле ХХI века.
Твою мать…
— Значит, тюки с кокаином в посольство подбросили украинцы. Не хорваты. Так?
— Не знаю. Но, наверное, да.
— Зачем?
— Понятия не имею.
Думаю, правда. Исполнителям такие вопросы ни к чему.
— Какое у тебя задание?
— Найти, кто убрал нашего человека. И разобраться с ним.
— Самому?
— Нет, выйти на контакт с хорватами. Они это должны сделать, я только проконтролирую. И доложу.
— Какие хорваты?
— Субботич.
Знакомые все лица.
— Он ваш агент?
