С детства родители ему говорили: «ты — украинец». У них в доме были иконы, и в углу на рушнике — Кобзарь.
Каждый год они устраивали праздники, религиозные, отмечали и день рождения Шевченко. При этом все говорили по-испански.
Никто уже не помнил про Украину. Просто знали, что она где-то там, далеко, и что туда нельзя. Потому что там москали и коммунисты.
Он не пошел по стопам родителей — он уехал в город, поступил в университет. Но он оставался украинцем. Он участвовал в Просвите — украинском культурном и образовательном проекте. Его, понятно, никто не запрещал.
Когда он выпустился из университета — Украина стала независимой.
В девяносто шестом — он впервые скопил денег для полета за океан. На Украину.
И — не понял. Он просто не понял — неужели это и есть Украина, о которой все они так грезили, так мечтали?
Грязь, нищета, старые дома еще времен Австро-Венгрии не видели ремонта со дня их постройки… и в этих декорациях — живут какие-то угрюмые, разбитые жизнью, не умеющие радоваться люди. Это и есть Украина? Их святой Грааль?
Потом, конечно, выяснилось, что на Украине полно всякого добра под ногами — от старинных икон, до ржавеющих под открытым небом танков, стоящих безо всякого учета. А с Украины — во все концы земли начался великий исход украинцев… пятьдесят два миллиона человек показала перепись в середине девяностых, и больше перепись не проводили, потому что боялись правды. Двадцать миллионов украинцев отправились искать лучшей доли на чужбине, двадцать! Подобного исхода — без войны, в мирное время — история не знала. Украина втрое меньше России по населению, даже больше чем втрое — но украинцев за границей живет даже больше чем русских. Если не верите — зайдите в закарпатские церквушки к службе, послушайте, за кого они молятся. А ще мы молимось за Паоло, Даниэлу, Казимежа… эти дети уже родились там, они Украину знают хорошо, если по рассказам родителей. В Милане том же украинцы — крупнейшая диаспора из всех восточноевропейских и дети украинских родителей — уже говорят по-итальянски даже дома
[26].
Адвокат Могила даже обрадовался — у переселенцев бывает много юридических проблем, и они идут не абы к какому адвокату — а к своему. Адвокат при диаспоре — это уважаемый человек со стабильным заработком. Потому он и пошел в диаспору, к уважаемым людям. Оставил свои контакты. Он даже денег на борьбу с агрессией Путина дал.
И лучше бы он этого не делал.
Потом к нему наведались молодчики и сказали, что он должен платить еще и еще. Потому что война не прекращается и нельзя бросать ридну неньку в беде.
Он отказался. Ночью у него кто-то проткнул все четыре колеса ножом, а потом он нашел пулю в почтовом ящике.
Потом к нему снова пришли. И он на этот раз заплатил…
…
А вот Калган — родился и вырос на Украине — хотя и здесь он чувствовал себя неплохо.
Он родился в маленьком селе недалеко от Львова и с молоком матери впитал правила крестьянского выживания. Дают — бери, бьют — беги. Когда ты воруешь — хорошо, у тебя украли — плохо.
И так далее.
Он был на обоих майданах, второй майдан плавно перетек в войну с Россией. Побывав в плену и освобожденный под честное слово — он раз и навсегда зарекся сражаться с Путиным иначе, как словом, и эмигрировал. Благо, сотник выехал раньше него в Аргентину и прислал приглашение…
В Аргентине — оказалось ничего себе. Не Польша, на выходные домой не съездишь, но паспорт получишь через два года и делай что хочешь. Сотник с майдана стал тут бригадиром, а они соответственно — бригадой. Собирали дань.
На АТО…
— Пожрать бы.
— Потом пожрешь. Два адреса осталось, у себя и пожрем потом.
— Да надоела мне эта жрачка. Хочу китайской кухни.
— Тебе что, борщ не нравится?
— Какой это борщ? Название одно…
Так, перебрасываясь словами, они поднялись в офис адвоката Могилы…
Дверь была открыта. Ничего не подозревая, они зашли, один за другим, и…
Дверь закрылась.
Калган первый заметил опасность.
— Э, а ты кто?
Вместо адвоката в кресле сидел какой-то мужик. Лет пятидесяти. Он улыбнулся.
— Руки в гору.
У него был пистолет.
— Э, мужик, ты чо? Ты от кого?
Вместо ответа, кто-то врезал по почкам, так что в глазах потемнело.
— Тебе сказали, руки поднял, козел!
Мелькнула заполошная мысль — москали!
По говору точно москали.
Кто-то оказался за спиной — и тут же удар обрушился на голову.
…
Калган очнулся в каком-то месте… нехорошем месте. Промзона — и река рядом…
Они лежали, а машина рядом — стояла и стояли люди, в масках и с автоматами. Один из них, постарше, бригадир видимо — постоял, смотря на них, потом сплюнул:
— По-русски говорите?
— Так… то есть, да, говорю, конечно…
В критический момент — русский язык украинцы вспоминали мгновенно.
Русский показал на него:
— Развяжите.
Боевики с автоматами — выполнили приказание. От страха и от тошноты — подкашивались ноги. Русский протянул телефон, какой-то странный. Калган не знал, что это гибрид рации и сотового с глобальной эмуляцией радиосвязи через Zello.
— Звони.
— Кому?
— Ты чо, совсем теплый? Сбрендил от страха?
Боевики нехорошо заржали.
— Старшему своему звони, я с тобой, что ли, буду разговаривать? Что, номер забыл?
— Нет, нет…
— Ну, говори…
Точно москали. И здесь — москали. И снова они — старшие. У… отродье москальское. Москалей — на ножи!
…
Примерно в это же самое время — Руслан Кит сидел и думал, как ему быть дальше. Как ему быть дальше после того что ему сказал Костенко.
Он, конечно, был за Украину, но не до такой степени, чтобы на такое идти.
Невеселые размышления прервал телефонный звонок.
— Да…
— Пане Руслан, это Калган. Калган это.
— Чего? Ты чего звонишь?
— Тут это… москали тут.
— Какие москали, ты что, бухой?
— Не. В натуре москали. Хотят стрелу забить, говорят, они тут главные по движению, а мы платить должны.
— Чего?
— Так и сказали, пане Руслан.
