— Конец… мне.
…
— В тачке… бабки… в багажнике. Забери…
…
— Не хочу… чтобы этой… с…е … не хочу…
— Замолчи.
— Мама… мама…
Я попытался его поднять, чтобы перенести в джип… но понял, что прокурор — умер.
Умер.
Я его убил. Он — пытался убить меня. Но я — его убил.
Я начал читать молитву. Единственную, которую знал, единственную, которой меня научила бабушка — она читала еще как в деревнях
Отче наш, Иже еси́ на небеси!
Да святи́тся имя Твое́,
да прии́дет Ца́рствие Твое,
да будет воля Твоя,
я́ко на небеси́ и на земли́.
Хлеб наш насу́щный дашь нам днесь;
и прости нам до́лги наши,
как и мы прощаем должникам нашим;
и не введи́ нас во искушение,
но изба́ви нас от лука́ваго
Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…
Прочитав молитву, я поднял тело бывшего прокурора и понес к машине…
* * *
Бабы — уже отвыли и теперь просто ревели.
Александр умер сразу, Лева — мучался еще полчаса. Та дрянь, что открыла огонь из автомата — была мертва, потому что я ее застрелил. Похоже, что и мать ее — тоже убил я: прокурор, уходя, выпихнул ее на ходу из ЛандКруизера, а я, в темноте, не видя ничего, переехал ее.
Пять трупов.
Жена Левы была ранена, но ранена легко. Перевязали. Могилы я закончил копать, когда уже рассвело — в одну могилу положили мужиков, всех троих, в другую — ту бабу и ее мать. Видимо, ту самую, что углем из АТО торговала.
Когда хоронили — неприятный инцидент произошел — жена Саши бросилась на мертвую любовницу Сергея и начала топтать и пинать тело, крича что-то по-украински. С трудом удалось оттащить. Тела я закопал, жена Саши — плюнула несколько раз на могилу, где лежала убийца ее мужа с матерью. Этому я препятствовать не мог, да и смысл…
Каким-то чудом — удалось привести баб в чувство. У Левы был сын, у Александра — сын и дочь. Осиротевшие дети — как могли, помогали матерям…
В багажнике ЛандКруизера Сергея — был еще один автомат, целая сумка с магазинами, гранатами и двумя пистолетами и три огромные сумки. Открыв первую — я уже знал, что там найду. Деньги. Доллары и евро.
Судя по виду — пять — семь миллионов, не меньше. Хорошая заначка.
— Значит, так… — сказал я, когда удалось привести баб в чувство — сейчас идем к границе, вместе ее переходим — и разбегаемся. Денег возьмете столько, сколько сможете нести. За остальным вернетесь, как сможете. Машину мы в лесу спрячем.
Жена Александра, Ирина — тупо посмотрела на меня, потом замотала головой.
— Нет…
— Что — нет?
— Не возьму, нет…
— Почему?
— Не возьму!
Я размахнулся — и со всей силы влепил ей пощечину. Жена Левы, Маша — отшатнулась, пацан Александра бросился защищать мать — но я дал плесня и ему, отправил к матери.
— Слушайте сюда, если еще не дошло. Сейчас, б… не время из себя целок строить, понятно? Понятно я спрашиваю?! Ваши мужики, б…, если кто еще не понял — просрали страну. Все трое — просрали, и все трое — в этом виноваты. И вы — виноваты, но меньше, потому что бабы. Из-за ваших мужиков прип…деканных, которые даже тут разборку догадались устроить — нет у вас больше ни дома своего, ни земли, ни Родины. Ничего больше нет. Кроме детей. Которых вы обязаны поставить на ноги, слышите, коровы тупые! Может, хоть они поумнее своих отцов будут!
…
— И потому вы, б… конченые, засунете свои понты в одно место, и возьмете деньги, сколько унести сможете. И перейдете границу вместе со мной. А потом — поселитесь там, где получится и используете эти деньги на то, чтобы поднять детей. Вот что вы сделаете. А сейчас, б… сопли подобрали и готовиться к выезду. Вот, машина, посмотрите в своих что вам надо ценного — но не больше сумки на рыло. И садитесь в эту машину! Второй раз — повторять не буду! Все, пошли! Что стоим?!
Минск, Беларусь. 28 февраля 2018 года
Конечно… было большой глупостью думать, что мы перейдем белорусскую границу и не попадемся. Один я, может, и смог бы, но с двумя бабами и детьми… Это же не «страна 404», это Беларусь. Это — работающее государство, это один из европейских лидеров по производству малых беспилотников, которые, понятное дело, всегда контролируют границы этой страны. Скорее всего, с беспилотника нас и засекли, и уже на белорусской территории — нас повязала спецгруппа погранвойск. «Алмаз», кажется.
С пограничной заставы меня отправили в следственный изолятор КГБ в Минск. Знают ли они, кто я, или не знают — Бог весть. По крайней мере, тут меня накормили, врач осмотрел, и постель какая-никакая есть.
Жить можно.
Если так подумать, переход границы — преступление не слишком серьезное. Оружия при нас не было. Правда, денег очень много. Но разве это преступление?
Лязг засова.
— На выход, без вещей.
Или расстреливать повели, или выдавать России. Вещей у меня тут и в самом деле — немного. Только сумка с деньгами…
— Стоять… проходим.
Идем по коридору. Могут ли пристрелить? Могут — с такими-то деньгами. Я — никто, документов нет. Закопать в лесу — никто не хватится.
— Стоять.
Лицом к стене не сказали. Вместо конвоя — меня ждали двое, в штатском. У одного была моя сумка.
— Наручники снимите, — распорядился один из них
Уже лучше. Щелчок замка… свобода.
— Следуйте за нами.
Идем… один впереди, другой сзади. Выходим… джип Гелендваген… кто-то за рулем… темнеет.
— В машину, назад.
Ну… с Богом, как говорится. Интересно — и сейчас мне выпадет чет?
Тронулись.
— Экстрадировать будете? — поинтересовался.
Белорусские КГБшники ничего не ответили.
…
Мы ехали через Минск. Я не был в этом городе с конца девяностых — тогда я жил здесь какое-то время перед тем, как перебраться в Прибалтику. Город я не узнал — это был совершенно другой город…
Тот Минск — запомнился мне грязным снегом, сталинками — Минск это настоящий заповедник сталинской архитектуры, своего рода «сталинский Петербург», да почему то автобусами ЛАЗ, «наташками». Сейчас — в панораме высокого окна тяжелого внедорожника передо мной был другой Минск. Узнаваемый — и в то же время другой.
