Монтегю шагнул к Белке и протянул руку. Она вложила свои пальцы в его без колебаний. Ведь одна ночь на Фримме ничего не значит, но звездная темнота вокруг шепчет о том, что прошлое сгинуло, а будущее туманно, и существуют только «здесь» и «сейчас». Всего лишь миг в вечности под небом этого странного мира, в котором так тесно переплелось прекрасное и уродливое!
Не говоря ни слова, они дошли до ждущего их экипажа. Молчали всю дорогу до виллы Монтегю. Молчали, заходя в дом. Молчали, остановившись в комнате, освещенной лунным светом. Разглядывали друг друга, подмечая то новое, что появилось за прошедшее время. А затем Белка первой потянулась к мужчине, уткнулась носом в его шею, вдыхая запах. Закрыв глаза, она позволила аромату проникнуть в себя, заменить воздух в легких, и глухой стук сердца Монтегю наполнил собой мир.
Изабелла застонала сквозь стиснутые зубы, когда Монти подхватил ее и понес в спальню. Ее пальцы уже шарили под его рубашкой – и когда успела расстегнуть! – ее зубы прикусывали кожу на его груди. Они упали на кровать, задыхаясь от желания избавиться от одежды. И едва Монтегю, как делал всегда, положил ладонь Белке на затылок и выпил ее одним поцелуем, она мгновенно ощутила сладостные судороги внизу живота, а желание прижаться к мужчине кожа к коже стало походить на наркотическую ломку. Когда они, наконец, оказались полностью обнаженными, мучительная, острая страсть окончательно снесла крышу обоим. Монти что-то шептал, но Изабелла не разбирала слов, полностью растворившись в ощущениях. В силе и тепле его ладоней, в болезненных нетерпеливых касаниях его губ, в резких, жадных движениях его бедер. Монтегю не сдерживал себя, в другое время она бы подумала, что у него давно не было женщины, а сейчас ей казалось, что он жарко вбивает в нее некий вселенский смысл, прописывает на ее плоти какой-то секретный код, который будет понятен лишь им двоим. И она раскрывалась для него, тянула к себе, забывшись, кусала за шею и плечи, рыча, как обезумевшая кошка, а разгадка всех тайн мироздания становилась все ближе… ближе… ближе… Монти застонал, запрокинул голову и приподнялся на руках… Чувствуя, как его пульсация подводит ее к порогу неистовства, и не желая сорваться в сладостное забытье и потерять это мгновение, Изабелла с жадностью смотрела на него – на напрягшиеся, рельефные мышцы, на подрагивающий в хриплом рыке кадык, на застывшее лицо, лицо человека, принимающего наслаждение как муку. А затем внутри нее взорвалась сверхновая, и ее скрутило оргазмом такой силы, что она едва не задохнулась. Она и задохнулась бы, если бы не поцелуй Монти, вдохнувший в нее новую жизнь…
Ночная страсть прошла как гроза с ураганом, оставив за собой сонную тишину предрассветного времени. Вместо сломанных деревьев валялись вокруг кровати сброшенные подушки, предметы одежды…
Изабелла проснулась, словно от толчка, и села, оглядываясь. Планида Спасителя, как она здесь оказалась? Для чего?
В воздухе, несмотря на открытое окно, витал густой запах секса, и она резко обернулась, чтобы посмотреть на лежащего за ее спиной обнаженного мужчину. Он был смуглым, жилистым, спал, раскинув длинные руки и ноги, мускулистая грудь, поросшая темным волосом, мерно вздымалась во сне…
Гнев мгновенно вскипел в душе. Пробуждение окатило Белку холодной водой и свалило у ног кучу знаков вопроса. Вернулось все, что ночью казалось неважным, включая пресловутую женскую гордость, а этот дрыхнет, как ни в чем не бывало!
Изабелла встала, разыскала брюки с пристегнутым к поясу пеналом, набрала в трансире срочный вызов экипажа и принялась быстро одеваться.
У Демпси Монтегю не бывает сомнений. Он откроет глаза, переступит через нее, как через грязную футболку на полу, и, как тогда, пойдет по жизни дальше, не споткнувшись ни об единый знак вопроса!
И все-таки она не выдержала – обернулась на пороге. Монти спал, как человек, которому впервые за долгое время не снились кошмары.
Закусив губу до крови, Белка покинула дом, убеждая себя в том, что, переспав с Монтегю, она избавилась от наваждения. Желаешь запретный плод – вкуси и успокойся!
Пока она ехала обратно, в голове не было ни единой мысли. Гнев постепенно затих, мелькнула грусть, ожила в сердце привычная боль. Землянин был прав, покидая звено одновременно с тем, как бросить ее. Она не смогла бы находиться рядом, понимая, что все кончено. Это Дэль сумела остаться ему другом после их расставания. Но фриммка была другой: общительной, с легким характером, стремилась получить от жизни как можно больше, не зацикливаясь на философских вопросах. Она умела отнестись к проблеме так, словно ее не существовало. Вот Белка так не могла. Принимая решение, не сворачивала с пути, привязавшись к Монти, – решила, что это на веки вечные. Нет, не зря девчонка с Кальмерана не любила такие слова: как дом, навсегда, любовь.
Командор сидел в гостиной, развернув над трансиром виртуальный экран. Когда Изабелла вошла и остановилась, опершись плечом о дверной косяк, он скрыл экран и заметил:
– Я беспокоился ровно до тех пор, пока не проследил твой маршрут. Мне пришлось это сделать, прости. Полагаю, ты не хотела бы, чтобы кто-то узнал!
Изабелла смотрела на него, и боль, змеей свернувшаяся в сердце, потихоньку отпускала. Джей. Такой же, как всегда: внимательный, заботливый, умный. Когда мир будет рушиться, именно он поддержит небесный свод, не дав ему упасть на землю.
– Наши дрыхнут? – спросила она. – Кофе будешь?
– Откуда на Фримме кофе? – удивился фон Рок и поднялся.
Изабелла ненадолго скрылась в своей комнате и вернулась с баночкой черного порошка.
– У меня с собой. Нужно заварить кипятком. Справишься? Мне надо в душ и переодеться.
Взгляд синих глаз тайшельца извлек все мысли из ее головы, подверг классификации и анализу и вернул обратно. Анждей улыбнулся, будто не было этой ночи.
– Справлюсь, иди!
Дольше всех будили Рианона. У каких уж родственников он проводил время, сказать было сложно, но на фриммца подействовала только ваза с холодной водой, которую Виллерфоллер вылил ему на голову.
– Фарамиэль! – воскликнул ТаТерон, продирая глаза. – Уоллер, что ты творишь!
– Насилие и беззаконие! – усмехнулся тот. – Вставай, соня, ибо мы жаждем новых впечатлений!
В последующие часы они посетили еще несколько мест, связанных с именем Роуза, в том числе, дом-музей, в котором все осталось, как и при жизни художника. В мастерской, где он рисовал свою последнюю картину – «Чернильную вечность лагуны Дорана», не было мебели, лишь на треножнике стояла репродукция, да висели на стенах карандашные наброски. Сотни, тысячи набросков, и только в некоторых из них угадывались образы с картины. Замерев у разделительного барьера – в комнате поддерживался специальный микроклимат, поэтому вход в нее прикрывал прозрачный щит, – Изабелла рассматривала рисунки со все возрастающим изумлением. Наймис Роуз, несомненно, был гениален, но в его работах проглядывало скорее неординарное отношение к отображению времени и пространства, к композиции и перспективе, чем безумие. Эти же наброски казались результатом работы воспаленного разума. Не прошло и нескольких минут, как кальмеранку замутило от их изобилия, однако и закрывая глаза, она продолжала видеть линии, окружности и прямые, больше напоминавшие лабиринт. Она поспешила спуститься на первый этаж, и тут в пенале дрогнул трансир. На экране цвело совершенное лицо герцогини фон Рок. Изабелла и до сих пор, видя Франсуазу, каждый раз едва сдерживала восхищенный вздох.
