– Мы близкие друзья еще со времени обучения в Фартуме. Джей – мой бессменный командор с пятого курса. Именно тогда полностью сформировалось наше боевое звено…
– Не продолжайте, – качнул головой фон Тор, – длинная прелюдия выдает ваш ответ так ясно, будто вы произнесли его сами. Я очень рад, что у Анджея есть такой друг как вы! У мальчика большое будущее не только потому, что император благоволит его семье, но и потому, что у него светлая голова, большое сердце и твердые убеждения, а это редкое сочетание в наше непростое время.
– Такое же редко, как и оригиналы старинных картин на стенах, – глаза Изабеллы лукаво блеснули. – Вон та, с печальной ноэль в нежных полутонах, эпохи правления прежнего императора, я не ошиблась?
– Вы очень наблюдательны, Изабелла! Где-то учились?
– К сожалению, нет, сублим, не было времени. Мне нужно было встать на ноги и чего-то добиться в этой жизни, поскольку, как вы могли догадаться, на Кальмеране у меня не осталось ничего.
– Зовите меня Даниель, – предложил фон Тор и продолжил: – Вы молоды, время еще есть, а учиться никогда не поздно! Впервые это осознаешь в Фартуме, не так ли?
– Конечно! – кивнула она. – Фартум – это чудо Сопряжения!
– Да, – улыбнулся шеф-командер. – Именно он подарил мне возможность побывать во всех пяти мирах, ведь до того, как застрять в Генштабе, я долгое время лично участвовал в операциях Унии.
– Вам случалось бывать на Кальмеране?
– Не раз! К сожалению, этот мир нельзя назвать приятным местечком… Из самых тяжелых воспоминаний – ликвидация последствий пандемии чумы, вспыхнувшей в 2351 году от рождества вашего Спасителя. Скорее всего, вы ее не вспомните, поскольку были тогда совсем малюткой. Кстати, сколько вам лет, Изабелла?
Она машинально прикусила губу. Да, жители Санмора часто вспоминали страшную болезнь, унесшую жизни двух третей населения столицы и, возможно, ее родителей.
– Не знаю, сублим, я сирота.
– Мне очень жаль, простите! – воскликнул фон Тор. – Предлагаю сменить тему. Мы ведь собирались поговорить о картинах?
– О картине… – улыбнулась Изабелла, словно ничего не произошло. – О картине Наймиса Роуза «Вечная царица и мать Белой точки», которая, по слухам, хранится в вашей коллекции.
Шеф-командер откинулся на спинку стула, сплел пальцы и уточнил:
– По слухам?
– Моя галерея совместно с фондом герцогини фон Рок готовит выставку картин Сумеречного периода творчества Роуза, – пояснила она. – Мы планируем грандиозный показ с сопутствующей рекламной компанией, и, конечно, мечтали бы выставить «Вечную царицу». Но если вы откажете, я пойму. И попрошу вас лишь об одном…
Она замолчала, глядя на него выжидающе. Знала, как соблазнительно выглядят ее приоткрывшиеся от волнения алые губы, как нежно ласкает шею «случайно» выбившаяся из прически прядь, как натянулась ткань платья на груди… Всем этим ухищрениям она – невольно! – научилась у Дэль, и теперь благодарила ее за науку. Расчет был не на «мужской» интерес фон Тора, поскольку его возраст говорил сам за себя, а на то, что тайшелец поймет и оценит ее уловки.
– Говорите, – кивнул Даниель, – я слушаю.
«И смотрю!»
– Позвольте мне взглянуть на картину! – взмолилась Изабелла.
– Почему это для вас так важно?
– Несколько дней назад, в рамках подготовки к выставке, я была на Фримме и познакомилась с работами Наймиса. Они потрясли меня, перевернули восприятие! Роуз – истинный гений красок, с виду простые мазки его кисти дышат философией жизни и смерти. Мой друг, когда-то давно видевший «Вечную царицу» в оригинале, выразился насчет горной поземки, изображенной Роузом, мол, это край одеяния смерти, уходящей за горизонт… Я хочу это увидеть!
– Ваш друг – поэт! – усмехнулся тайшелец и поднялся. – Но он прав! Я покажу вам картину, Изабелла, поскольку вижу, что вы искренни.
И, повернувшись, зашагал вглубь квартиры.
Белка едва не задала вопрос об участии в выставке, однако вовремя спохватилась. Шеф-командер ничего не забывает – если молчит, значит не готов ответить.
Они прошли длинный коридор, свернули к простым с виду черным дверям. Однако опытный глаз Изабеллы заметил и датчик движения, и сенсоры силового поля, и входную сторожевую консоль, скрытую за изящной матовой панелью с ледяными узорами.
– В помещении темно, – предупредил фон Тор, кладя ладонь на панель, – освещена только картина. Имейте в виду, с непривычки у вас может закружиться голова.
– Как после рекурсии? – уточнила Изабелла.
Сердце билось, будто сумасшедшее. И отчего она так разволновалась?
– Вроде того, – улыбнулся хозяин и первым шагнул в разъехавшиеся в стороны створки.
Шедшая следом Белка едва не налетела на его широкую спину. В комнате действительно было темно, поэтому она застыла на месте, давая возможность глазам привыкнуть, а интуиции – обостриться.
А затем она увидела жемчужное сияние, вначале мягкое, деликатное, а затем торжествующее, всепоглощающее…
Фон Тор шагнул в сторону, открывая картину на возвышении у дальней стены, освещенную искусно скрытыми в стенах лампами. Световые лучи концентрировались внутри простой черной рамы. Она казалась рамой окна, распахнутого в простор, где, врезаясь в небо чуть скошенной макушкой, рассекал горизонт величественный Эверест. Лучи рассветного солнца придавали ему нереальный апельсиново-золотой оттенок, отчего простой камень отвесного южного склона выглядел гигантским слитком золота. Поземка с северной стороны горы, обращенной к Тибету, была живой и опасно непредсказуемой. Риан был прав: если Смерть когда и носила плащ – здесь развевался его край. И над этим великолепием текла по реке вселенной в бесконечность капля серо-голубого неба.
Минимум движений кисти живописца передавали максимум экспрессии, в узел завязанные рождение и смерть, дорогу до и после появления на свет… Здесь не было места чувствам, мечтам, стремлениям. Здесь была точка отсчета, вокруг которой возводилось мироздание.
Изабелла качнулась вперед…
Твердые ладони с силой сжали ее обнаженные плечи и развернули к дверям.
– На нее нельзя смотреть долго, – раздался голос фон Тора, – можно потерять сознание.
– Поэтому вы не хотите ее выставлять? – Изабелла едва могла говорить, так была потрясена увиденным.
Фон Тор молчал.
– Даниель! – оказавшись в коридоре, она повернулась к нему. – Но ведь картину выставляли до того, как она попала к вам! Дайте людям шанс увидеть ее снова!
В его глазах все еще кружила небесная синь, и текло расплавленное золото Джомолунгмы… Странный взгляд. Одновременно оценивающий, задумчивый, печальный и… яростный. Миг – и все исчезло! Будто закрылись черные дверные створки, украшенные панелью из матового стекла.
