— Я знаю. — Эд неожиданно смягчился и погладил ее по плечу. — Просто, пожалуйста, остановись, пока не поздно. Может случиться так, что ничего исправить уже не удастся.
— Но я его ненавижу. Он убил моего брата и моих родителей. Он должен быть наказан!
— Жан не убивал твоих родителей, они погибли в автокатастрофе, и виновата в том была только педаль тормоза, которую заело, — резко возразил он, точно оправдывал этого человека, а потом понял, как жестоко прозвучали его слова. — Извини. Мне жаль, что он так поступил с твоим братом. Но Жан был за все это наказан. Я лично его посадил. И он получил сполна за все то, что натворил. По крайней мере, в той вселенной, в которой я не носил нацистский герб на своём плече.
— То, что он сказал… Это правда? Он твой отец?
Эдвард еще не успел это обдумать и как следует этому удивиться, но неожиданно понял, что такое вполне могло быть. Жан встречался с матерью недолго, но уже переехал к ней в дом, чтобы подобраться к Анаис. Когда он убил брата Эль, то смог где-то скрыться. Мама, разбитая осознанием того, что едва не связала свою жизнь с убийцей, часто наведывалась в бар, где и познакомилась с папой. Что если на тот момент она уже была беременна? Эдвард даже решил посчитать — он родился в августе, а родители познакомились в декабре, с Жаном же мама познакомилась в ноябре. Чей же он тогда сын? Эдвард решил, что если он сын Жана, то это вполне могло бы объяснить, во что он стал превращаться.
— Я… не знаю, — наконец ответил он. — Но вероятность, как видно, процентов пятьдесят.
— Эд… это…
— Ужасно? Да. Узнать, что ты сын самого ужасного человека, которого мечтал засадить несколько лет, не очень-то приятно.
— Может, он солгал?
— Но зачем ему лгать?
— Чтобы сбить тебя с толку? — предположила она.
— Не знаю, — вздохнул Эд. — Я узнаю у него, когда вернусь в своё время. Если меня не встретит, конечно, то ужасное государство.
— Неужели на этом конец? Неужели я так и не смогу вернуть Стефана? Неужели он в любом случае погибнет?
— Эль, мне жаль, правда. Я знаю, что значит, потерять родного человека. Я недавно потерял сына. Но мы не можем их вернуть, как бы нам этого ни хотелось. Мне кажется, такими вещами распоряжается сила, стоящая выше всех нас.
— Ты хочешь сказать, что Бог?
— Бог или не Бог. Никто не может с точностью сказать, что находится там. Но все-таки я думаю, что там что-то есть. По крайней мере, пытаюсь верить в это. Вера в то, что человек, которого ты любил, попал в мир лучший чем тот, из которого он ушёл, очень… утешает.
— Не знаю. Возможно.
— Пообещай, что не станешь больше ничего делать, — попросил он.
— Я не…
— Эль.
— У меня правда будет хорошая жизнь?
— Очень хорошая.
— Тогда я… постараюсь.
ПАРИЖ, 2048 ГОД
Эдвард возвратился в отделение в таком состоянии, как будто ему врезали по голове дубиной. В ушах бешено шумела кровь, заглушая все остальные звуки, а в мыслях была ужасная путаница. Жан знал Эдварда, как видно, давно. Он дал понять это ещё во время ареста. Он сказал, что Эдвард станет ему помогать, и оказался прав. А ещё он говорил, что от его жизни зависит и жизнь Эдварда. Неужели он намекал на своё отцовство?.. Эдвард был в смятении. Спасение жизни Жана закончилось совершенно неожиданно. Утешало лишь то, что с часов пропала вся информация о смерти Эль и что на стене снова появился французский флаг. Это означало, что история стала прежней.
Но вот жизнь Эдварда прежней уже никогда не станет.
Он стремительно направился к выходу. Нужно было добраться до бомбоубежища, где была организована тюрьма для Жана, и как можно скорее все прояснить. Эдвард должен знать правду прямо сейчас, а иначе он сойдёт с ума.
Жаклин, увидев, что дядя вернулся, понеслась вслед за ним.
— Эдвард, — позвала она на ходу.
Он никак не отреагировал, просто продолжил нестись меж стеклянных стен.
— Эдвард! — воскликнула Жаклин, догнав и схватив его за рукав.
Он остановился и посмотрел на неё злым взглядом.
— Чего тебе?
Жаль, что в бомбоубежище нельзя было телепортироваться, иначе бы он сразу так и поступил.
В отношении тюрьмы существовали некоторые правила. Самое главное: путешественникам во времени запрещено попадать туда с помощью телепортации, если датчики засекут нечто подобное, то система охраны приравняет это к побегу заключённого, в результате чего включится сирена и отправится сигнал во все инстанции — в отделение, министру внутренних дел и даже президенту. Вход только через дверь и только с разрешения охранника, который сидит около двери в бомбоубежище. Он отключает систему и наблюдает за диалогом между посетителем и заключённым, сидящем в особой камере, из которой невозможно выбраться.
— Ты куда? — спросила Жаклин.
— Надо.
— Все получилось. Все на своих местах. И нашивки исчезли, — констатировала она.
— Я заметил.
— Куда ты идешь?
— Мне надо потолковать с Жаном.
— Об Уильямсе? — предположила она.
— И о нем тоже.
— Пока ты исправлял историю, я узнала кое-что насчёт Жана.
От этих слов Эдвард похолодел. Она узнала то же, что узнал он?..
— Точнее это касается биографии Дэнни Готтфрида. — Жаклин сделала тревожную паузу. — Дирк Готтфрид это на самом деле Жан. Дэнни сын Жана.
— Чего?..
— Я обнаружила одну фотографию, — объяснила Жаклин. — Там Луиза и Жан вместе. И подпись, что это Луиза и ее муж Дирк Готтфрид, который пропал, когда Дэнни было около шести лет. Она была в архивах издательства «Скрибнерс», которые мне взломала Эдит. На фото не было самого Дэнни, а когда я искала среди этих архивов фото с Дэнни, то делала это по программе распознавания лиц. Тут я решила поискать про его мать и пустила в программу ее лицо. Среди архивов нашлась эта фотография, где она вместе с Жаном. Луиза передала все свои фотографии в «Скрибнерс», потому что Дэнни был их автором, и она хотела, чтобы вся информация о нем хранилась у них на случай, если о нем захотят написать биографию.
Долго же они ждали.
— Ты в этом уверена? — хриплым от потрясения голосом спросил Эдвард.
— Да. Могу показать фото. Вот. — Она включила часы и вывела в воздух изображение.
Прага. Год — 1904. На фоне Тынского храма были запечатлены женщина и мужчина в теплых пальто и шапках. Так сразу и не скажешь, но рядом с Луизой стоял Жан. На несколько лет моложе, чем сейчас, но это действительно был он.
— Какого же черта? — пробормотал Эдвард.
— Это многое объясняет.
