Финальным же штрихом в этой постановке стал момент, когда к третьему симбионту устремились не самые разрушительные, но разнообразные и неоднородные техники. Воспользовавшись воцарившимся хаосом, Элин оставил вместо себя фантома, разорвав дистанцию и направив все свои силы на сокрытие себя от чужого взора. Он поставил на то, что в момент развёртывания такого числа техник и соответствующих волнений анимы заметить подмену будет практически невозможно — и не прогадал.
Первые из техник столкнулись с барьерами симбионта и исчезли, вновь появившись в непосредственной близости от фантома, который, подчиняясь Элину, поначалу на это даже не среагировал. Собственная анима анимуса практически не могла навредить хозяину, и самый страшный перенаправленный удар в худшем случае терял восемьдесят процентов своей мощи. Но здесь и сейчас все техники перерождённого, уже столкнувшиеся с пространственными барьерами, — а ничем иным это быть не могло, — перенеслись искажёнными не по структуре, но по наполнению. Изумрудную аниму разбавила занявшая место по соседству иссиня-чёрная, каким-то чудом не внёсшая в сложную систему дисбаланса, не разрушившая её изнутри. Одновременно с тем Элин заметил, как просел объём накопленных странным симбионтом сил…
И грянул взрыв, разметавший фантома на мелкие частицы. Элин, не ожидавший ничего подобного и не успевший разорвать связь с “куклой”, схватился за голову и на половину секунды выпал из реальности. Откат, заключавшийся в потоке неструктурированной и искажённой информации, был мощен. Но и разум перерождённого нельзя было назвать неподготовленным. Элин мог одновременно контролировать и сражаться целым десятком клонов, а это — огромные объёмы поступающей параллельно информации, которую требовалось моментально и всесторонне обрабатывать. Во многом по этой причине абсолют сумел вернуть себе контроль над происходящим до того, как второй, он же последний из оставшихся, фантом был уничтожен.
Симбионты ликовали, и ни один из них не видел, как отрешённое и сосредоточенное выражение лица перерождённого разбавила довольная ухмылка.
В небе над городом тихо зашелестели сотни переворачиваемых страниц, а следом раздался треск разрываемой бумаги. Гримуар, до сего момента толком не задействованный, впитал в себя всю разлитую вокруг аниму своего владельца. Маскировка перерождённого канула в лету, и все симбионты вперили взгляды нечеловеческих глаз в одинокий и кажущийся таким беззащитным силуэт, отчётливо видимый даже на фоне затянутого тучами неба. Казалось, что мир застыл, до того тихо и спокойно стало вокруг. Но мгновение не растянулось надолго, а первый ход, как всем показалось, остался за гуманоидным симбионтом, чьи гигантские копья одно за другим устремились к перерождённому. Следом очнулось и скопище щупалец, исторгнувшее из себя несколько дуг, сотканных из белоснежной с алыми вкраплениями анимы.
Этот внешне неказистый, но смертоносный, разрушительный и масштабный приём оказался куда быстрее копий, обогнав их на полпути и первым настигнув всё так же не торопящегося уходить с траектории атаки Элина Нойр. Тот, казалось, не обращал на происходящее вокруг никакого внимания, неспешно, с какой-то демонстративной ленцой напитывая силой ненасытный гримуар. Лишь в самый последний момент пространство вокруг анимуса пошло рябью, начало сворачиваться в чудовищной сложности фигуры и искажаться.
И каково же было всеобщее, — а за боем наблюдали в числе прочих и анимусы, оказавшиеся поблизости, — удивление, когда и волна анимы, и копья просто исчезли. Исчезли лишь затем, чтобы появиться высоко в небе, там, где они уже не могли навредить.
— Хм. На удивление просто. — Элин внимательно осмотрел сначала свои ладони, а после и гримуар, от которого во все стороны тянулись изумрудные, завёрнутые в пожелтевшую бумагу нити. Они брали начало на страницах Сердца Элина Нойр, а заканчивались у самых границ пространственного искажения, по ошибке принятого парнем за уникальный вид барьера. Поначалу он и рассматривал это явление именно так, но небольшая серия экспериментов с перемещением и отслеживанием состояния отдельных частиц анимы прямо указала на пространственную природу аномалии. Аномалии, которая почему-то казалась Элину предельно понятной и простой в реализации. И это наитие, в конечном счёте, привело анимуса к самоубийственной в иной ситуации авантюре: использовании неопробованного, только что скопированного приёма в реальном бою. — А теперь я бы хотел ещё кое-что проверить. Станете моими подопытными мышами, м?..
Симбионты становиться подопытными не захотели, и всего спустя пару секунд, когда твари осознали, что именно произошло на их глазах, пламя схватки вспыхнуло с новой силой. Переплетение щупалец отказалось от прямолинейных атак, расплывшись тонкой лужей по доброй половине оказавшейся прямо под ней улицы. Тем самым симбионт одновременно и превратил себя в очень удобную мишень, и лишил Элина возможности закончить всё одним ударом. Рассредоточенное по огромной площади, тело чудовища оказалось крайне трудно уничтожить, ведь от по-настоящему сильных площадных атак его прикрывала пара сородичей.
Первый, гуманоид в органических латах, перешёл к козырям, попытавшись атаковать перерождённого ментально и одновременно с тем нанизать на выстрелившие прямо из земли стальные колья. Трансмутация вещества, — в данном случае земли и камней, — происходила крайне стремительно, а сил на это симбионт практически не тратил, так что Элин быстро лишился возможности долго находиться на одном месте. И если бы не превратившийся в неприступный оплот разум перерождённого, он мог бы погибнуть на месте, как немногие зазевавшиеся анимусы, наблюдавшие за сражением и позабывшие об осторожности. Симбионты в принципе были весьма искусны во всём, касающимся ментала, а сильнейшие особи среди них могли легко раздавить в такой “дуэли” даже могущественного абсолюта со стальной волей.
Второй же симбионт, фактически вручивший врагу новый, крайне опасный инструмент, решил исправить ситуацию методами более приземлёнными. А именно — грубой физической силой, рост которой был обусловлен огромными объёмами затраченной на трансформацию анимы. Напоминающее гуманоида с паучьими лапами существо увеличилось в размерах и раздалось вширь, став куда сильнее напоминать хищное насекомое. Но главным его козырем стала скорость, благодаря которой гигантский паук смог приблизиться к Элину и вгрызться в классический, не пространственный барьер, несколько слоёв которого осыпались словно по щелчку пальцев.
Впрочем, все эти обстоятельства не вызвали у перерождённого ни грана паники, ведь сейчас его изощрённый разум во всю осмысливал области применения пространственных искажений, используемых симбионтом в качестве банального оружия. В глазах Элина это было сродни тому, как если бы опытнейший артефактор начал забивать гвозди семислойной рунной пластиной. Несусветная глупость и близорукость, непростительная для разумного человека, но, похоже, вполне естественная для симбионта. Элин так же не исключал и того, что этот конкретный враг просто не мог использовать пространство иначе, но так ли это было на самом деле?
Вопрос, ответ на который искать в полной мере бессмысленно.
А бой тем временем становился всё активнее. Постепенно Элин начал включать в привычные связки и комбинации техник пространственные искажения, экспериментируя с ними и определяя всё новые и новые зависимости. Довольно быстро он определил, что способность “пространственного барьера” к поглощению чего-либо не зависела от объёма вложенных сил. Но “барьер” требовалось связать с какой-то точкой пространства, что было процессом интуитивно понятным, — Элину, по крайней мере, — но непростым. Затраты анимы росли пропорционально расстоянию, а в непосредственной близости от живых существ или там, где концентрация сил была особенно высока, аномалия не формировалась вовсе. Перерождённый предполагал, что принципиально это возможно, но вот прокормить такой прокол в пространстве будет трудно даже ему. Ну а провести соответствующий эксперимент анимусу прямо сейчас мешало одно незначительное обстоятельство: бой с симбионтами, Лорды которых явно задумали недоброе.
