__________________________
* Спенсер – коротенькая курточка с длинными рукавами для женщин и мужчин, вошедшая в моду в самом конце XVIII века; мужчины быстро отказались от этой одежды, в женской моде просуществовала до 1840-х годов.** Бареж – сорт шёлковой лёгкой и воздушной ткани.*** Муслин – очень тонкая ткань, изготовленная из шёлка, льна, хлопка или шерсти.**** Соблюсти приличия (фр.).
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Часть I. Глава 5
Коллаж автора
- Так что же, не дадите лошадей? – Уже в который раз спросил Петрушевский станционного смотрителя, мужичонку лет сорока с рябым лицом.
- Ну, господин поручик, ведь сказано же – нет лошадей! – досадно поморщился тот. – Вот утром фельдъегерь проезжал, а часа три назад – генерал, так уж какие тут лошади?! – Смотритель беспомощно развёл руками.
Сергей, поскрипывая сапогами, прошёлся по вымытому до желтизны полу, остановился у окна и раскурил трубку.
- Да вы не извольте беспокоиться, - опять сказал смотритель. - Подорожную я записал, - он указал на потёртого вида зеленоватую шнуровую книгу, - так что всё в порядке. А пока не изволите ли снять номер в гостинице? Весьма советую. К вечеру-то народу поприбавится, можете и без ночлега остаться…
- Что же вы полагаете, мне и заночевать придётся? – спросил Петрушевский, мысленно представив себе не радужную перспективу провести ночь в станционной гостинице.
- Ну что же поделать? – смотритель пожал плечами.
- Да поймите же, голубчик, - Сергей раздраженно взмахнул рукою, - я ведь не по личному делу катаюсь! У меня отпуск кончается, мне в полк надобно!
- Понимаю… Как не понять? Да что прикажете делать? – опять принялся терпеливо объяснять мужик. – Что же, сударь, мне самому что ли прикажете впрягаться? Не вы один по делам едите… - он кивнул в сторону скамьи, на которой сидел неприметный человечек с тонким красноватым лицом, одетый в мундир коллежского асессора.
На лице чиновника смешно поблескивало пенсне, которое он то и дело снимал, дышал на стекло и протирал его измятым носовым платком.
- Вот, извольте сами видеть, - продолжал смотритель, - господин побольше вашего ждет…
Словно в подтверждение этих слов человечек на скамье заёрзал и смущенно пригладил рукою редкие волосы.
- И все же, голубчик, - Сергей доверительно наклонился к смотрителю и, стараясь сдерживать раздражение, попросил: - Как только будет возможность, обещайте не задерживать.
- Как только, так сразу! – скороговоркой отозвался тот и, давая понять, что разговор окончен, погрузился в какие-то бумаги.
Последовав совету смотрителя, Петрушевский остановился в станционной гостинице, если, конечно, это заведение с тёмными и душными номерами, плохой кухней и вечным шумом заслуживало столь громкого названия.
Сергей сидел за столиком, стоящим возле мутного от дождя окна, и вот уже в течение получаса терпеливо ожидал свой ужин – говядину с горошком.
В зале было немноголюдно. За соседним столиком Петрушевский заметил уже знакомого коллежского асессора – он с аппетитом поглощал грибной суп, низко склонив голову над тарелкой. А чуть дальше расположилась молодая дама с двумя маленькими детьми и служанкой. Один из детей, мальчуган лет шести с прелестной белокурой кудрявой головкой, не хотел есть кашу, подавая дурной пример младшему брату.
- Вольдемар, вы должны съесть эту кашу, - по-французски упрашивала его мать. - Посмотрите на Александра, он ещё совсем маленький, но гораздо послушнее вас…
Хлопнувшая дверь неожиданно прервала наблюдения Сергея. На пороге появился Никитин. В дорожном плаще, забрызганном грязью, в руках он держал саквояж и резную трость. Окинув зал изучающим взглядом, граф заметил Петрушевского и быстро направился к нему.
- Ба! Кого я вижу! – воскликнул он, - Сергей Владимирович! Неужели уже из отпуска?
Он с шумом опустился на хлипкий стул, который жалобно скрипнул под тяжестью его грузной фигуры.
- Да, уже из отпуска… В Петербург, - ответил Сергей и поинтересовался скорее из вежливости, чем из любопытства: - А вы?
- Дела, дела, милостивый государь,- развёл руками Никитин. – В такую погоду, конечно, лучше дома сиживать, да что поделаешь? Еду, так сказать, по рыбным делам: решил развести форель. Говорят, в Ропше прекрасные результаты даёт.* Вот, направляюсь туда в надежде на выгодную сделку, — объяснил он.
- Да, да, - рассеянно отозвался Сергей и посмотрел в окно, не зная, как продолжить совершенно ненужный ему сейчас разговор.
- Господин офицер, вот ваш ужин, - перед ним, наконец, появился половой. ** - А вы, сударь, что изволите? – уставился он воспаленными мутными глазами на графа, терпеливо ожидая, когда тот соберётся с мыслями и выберет что-нибудь из скудного меню.
- Так-с… О!... Так-так, - невнятно бормотал Никитин, с недовольством изучая потертый серый листок бумаги с плохим шрифтом.
- Ну, вот что, братец, - граф оторвался, наконец, от чтения и недоверчиво посмотрел на полового, – принеси-ка мне ухи… Есть она у вас?
- Обижаете, сударь, - ухмыльнулся парень и смешно дёрнул синеватым кончиком носа.
- Да, и ещё… вот написана наливочка малиновая… - добавил Никитин, вопросительно взглянув на него.
- Малиновой нет-с, - лицо полового приобрело строгое выражение.— Рябиновой не изволите-с?
- Ладно, давай рябиновую, - кивнул Никитин.
За ужином граф разговорился. И поскольку Поликарп Иванович говорил много и долго, при этом совершенно не нуждаясь в собеседнике, Сергею не пришлось особо стараться, чтобы поддержать беседу. Время от времени он просто кивал головой и с заинтересованным видом смотрел на Никитина.
- Значит, опять оставили вы тётушку одну?.. Чудесная женщина… Но поймите, Сергей Владимирович, для ведения хозяйства нужен мужчина, - Никитин сделал паузу и выпил очередную рюмку наливки. – Вы согласны со мной? Марья Фёдоровна, конечно, обладает многими, прямо скажем, неженскими качествами… Но любая женщина, даже такая, как ваша тётушка, имеет слишком много мягкости. А мягкость вредит в делах.
Он продолжал рассуждать, но Петрушевский уже не слушал его. Сергей вновь погрузился в воспоминания, воскресив в памяти эпизод из своей отпускной жизни.
***
Возвращаясь с рыбалки, Сергей увидел у крыльца толпу мужиков. Они о чем-то громко переговаривались между собой и с недовольным видом размахивали руками. На крыльце стояла Марья Фёдоровна, её лицо раскраснелось то ли от жары, то ли от гнева, который исходил от всего её царственно-грозного облика. Она внимательно слушала управляющего, ничем не приметного человека, одетого в добротный кафтан и лаковые, начищенные до блеска сапоги.
Заметив племянника, Марья Фёдоровна воскликнула:
