И не заметила, как оказалась в его объятиях. А дальше всё было, как в самом сладостном сне – его губы на её губах, поцелуй, поднявший её над землёй и закруживший в тёплом вихре. Смущение, радость и… желание, чтобы это продолжалось вечно. Это смятение чувств не покидало её до того момента, когда она стала его женой. Уже тогда, при первом поцелуе, её выбор был очевиден. И сейчас она сделает всё, что есть не просто её долг, но и потребность её сердца.
Провела ладонью по холодной колонне. Их имена, обведённые картушем в форме сердца – эту надпись Сергей процарапал, когда они после венчания вернулись в имение и открылись тётке. Анна обвела надпись кончиком пальца, потом, постояв немного, пошла по дорожке, ведущей к дому.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Часть II. Глава 9
Автор коллажа - Кристина Муравская
Белое марево бледнело, словно таяло, и постепенно от него не осталось и следа. Открыв глаза, Сергей с удивлением понял, что находится не в своей, ставшей уже привычной камере, а в просторной комнате с высоким белёным потолком и несколькими довольно светлыми окнами. И лишь решётки на этих окнах подсказали ему, что он по-прежнему в тюрьме. Так он оказался в лазарете.
Сам не понял, как попал туда: после свидания с женой потерял сознание – открывшаяся внезапно рана ныла несколько дней, но он не ожидал, что всё окажется так серьёзно. Последнее, что он помнил, это встреча с Анной. Последующие две недели стёрлись из его памяти. Пребывая в горячке, потерял счёт дням, да и само ощущение реальности. Пожилой, явно крепко пьющий фельдшер, рассказал ему, что в бреду Сергей звал Анну.
- Зазноба ваша, позвольте узнать? – полюбопытствовал он, оттягивая поочерёдно нижние веки Сергея.
- Супруга…- отозвался Сергей и тут же спросил: - А что, доктор, скоро меня в камеру вернут?
- Экий нетерпеливец! – усмехнулся эскулап. – А что так? У нас всё лучше, чем в камере – тепло, сытно, чисто. Чего вам ещё? Полежите, сударь мой, денька два – три, а там и в камеру опять пойдёте, ежели начальство прикажет. Рану-то я подлатал, но вам надо остерегаться застуживать её, иначе опять маяться придётся. Ох, не пойму я вас, господа, не пойму! Чего не жилось-то, тем паче жена есть?!
С этими словами он шаркающей походкой, сгорбившись и заложив правую руку за спину, а левую опустив в карман халата, поплёлся к выходу из палаты.
Сергей закрыл глаза, намереваясь вновь провалиться в спасительный сон, но сон не шёл. Напротив, постепенно стало возвращаться осознание реальность, и сцены недавнего прошлого, сменяя друг друга, вереницей поплыли в памяти, точно картины в ярморочном райке.
***
После первого допроса прошло две недели, а его больше не тревожили. Это было странным, непонятным и потому нервирующим. Мысли о жене и сыне перемежались с размышлениями о случившемся. Только теперь, проводя дни в одиночестве, Петрушевский осознал всю трагичность случившегося и весь ужас этих событий. Как, ну как же он раньше не понимал очевидного?! Как он, не юнец, а прошедший войну офицер, повидавший и боль, и смерть, христианин мог вынашивать кровавые идеи и строить преступные планы?! Он мечтал послужить к благу Отечества. Их планы, которые вынашивались несколько лет, казались такими важными, способными дать свободу и благо народу. А оказалось, что это была попытка построить благо на крови, но добра, замешанного на крови, быть не может! Это есть выгода одних и несчастие других!
Неужели это не сон? Те люди, погибшие у Сената, стали жертвой во имя чего? И он вместе со своими товарищами повинен в их смерти! И если бы их план удался, то крови было бы ещё больше… Он преступник не просто перед Отечеством – нет, вина страшнее: он преступил Божий закон, убил невинных и посягнул на жизнь Помазанника! И даже его собственная семья – молодая жена и крошка-сын, эти два светлых ангела, тоже стали жертвой его замыслов… Почему так сталось? Почему раньше он не понимал этих, теперь столь очевидных вещей?
Едва этот вопрос пронёсся в его мыслях, как его собственный внутренний голос ответил ему: «Потому что тобой владела гордыня!» Сергей вспомнил свой давний спор с Николаем. Тогда друг упрекнул его в желании стать вершителем судеб. И ведь Николай оказался прав! Он и его соратники действительно возжелали взять на себя эту роль, но при этом не учли, что вместе с ролью берут и колоссальную ответственность. Вот теперь настало время платить по счетам. И нужно достойно вынести это. Нельзя прятаться за спины товарищей. Он постарается быть честным и стойко принять приговор.
***
В один из таких дней, когда он в тысячный раз прокручивал в памяти случившееся, тяжёлая дверь со скрипом распахнулась, и вошедший охранник произнёс:
- Арестант номер двадцать пять, на допрос!
Сергей резко встал, сразу почувствовав шум в ушах и головокружение, протянул в перёд руки, на которых охранник замкнул ручные кандалы.
Кабинет для допросов отличался от других тюремных помещений лишь просторными размерами да большим решетчатым окном. За столом сидел генерал Левашов* со скучным выражением лица, явственно говорящим, что Василию Васильевичу наскучило его однообразное занятие, допрос арестованных не доставлял ему не то что удовольствия, но даже начинал раздражать.
- Вы можете сесть, - сказал он вошедшему Петрушевскому, указывая на стул, стоявший на некотором расстоянии от стола.
Когда Сергей сел, генерал заговорил доверительным тоном:
- Ну-с, Сергей Владимирович, у следствия есть доказательства вашей причастности к заговору. А посему я настоятельно рекомендую вам признаться во всём без утаивания каких-либо деталей. Это смягчит вашу участь.
- Ваше превосходительство, я и не думаю отказываться, - отвечал Сергей, - но мне бы хотелось знать, о каких именно доказательствах вы говорите.
Его голос звучал хрипло, видимо, сказались недели совершенного молчания в одиночной камере.
- Я говорю о показаниях известных вам лиц, - генерал назвал с десяток фамилий участников общества и протянул Сергею несколько страниц протокола допроса, под которыми стояли подписи его товарищей.
- Итак, теперь вы видите, что запираться просто не имеет смысла?
- Да, вижу, - ровным тоном отвечал Петрушевский, - Но я и не собирался отрицать свою причастность к заговору.
- Вы вступили в общество сознательно? – поднимаясь из-за стола и прохаживаясь по комнате, уточнил Левашов.
- Вполне, - Петрушевских пожал плечами. – Я разделял убеждения его участников.
- То есть вы хотите сказать, что присоединились к заговорщикам без принуждения с чьей-либо стороны, а лишь исключительно потому что сами придерживались таких же воззрений?
Серые глаза генерала смотрели испытующе, будто он, сомневаясь в искренности ответов Петрушевского, пытался определить для себя, стоит ли поверить арестанту.
- Да, я действительно жаждал преобразований, хотя поначалу и не знал о существовании организации… - вновь последовал ответ Сергея.
