Они долго ещё говорили о чём-то, а потом, мужчина порывисто прижал свою собеседницу к груди, накинул на голову капюшон и вышел в ночь. Женщина успела осенить его крестом. Едва дверь за ним закрылась, она опустилась на колени перед образами и принялась творить молитву.
***
Немного придя в себя после трагедии у Сената, под занавес 1825 года, 17 декабря Николай Павлович подписал указ о создании Следственного комитета. Впрочем, потом этот орган переименовали, 29 мая 1826 года назвав Комиссией. Это было сделано для того, чтобы подчеркнуть временный характер учреждённого органа: комиссия создаётся по случаю, для решения временной задачи, а комитет предполагает некоторое постоянство.
Общество с затаённой надеждой ожидало результатов следствия и приговора. Так или иначе очень многие оказались причастны к делу: у кого-то под арест попали родственники, у кого-то близкие друзья. Поэтому едва утихли разговоры о прощании с покойным Благословенным императором, как с новой силой стали рассуждать о возможных итогах следствия.
Синяев был у «ночной княгини». Он не играл за столом, не флиртовал с дамами, а просто прохаживался между многочисленными гостями Голициной, прислушивался к их разговорам, но думал о своём.
- Уверяю вас, Алексей Павлович, - прикладывая пухлую руку к груди и картинно закатывая глаза, говорила дама средних лет с пышными видами в декольте, - Вот можете мне поверить! Всё это затеяно для порядка. Государь не будет строг, а помилует всех.
- Ах, нет, Аполлинария Эрастовна! – возражал ей солидный краснолицый кавалер в малиновом сюртуке, туго обтягивающем его внушительный живот, - Такого просто не может быть! Преступников следует примерно наказать! Шутка ли – покушались на жизни всей высочайшей фамилии! – он потряс указательным пальцем. – Государь будет строг, как и полагается!
- Ах, нет же, нет! – возражала ему собеседница, кокетливо ударяя его веером по руке. – Вот экий же вы кровожадный, граф, нет бы вам согласиться со мной, так вы изволите спорить, экий упрямец! - и Аполлинария Эрастовна делала нарочито обиженное лицо, всем своим видом показывая, что не успокоиться, пока её визави не согласится с ней.
- Николай Ильич, - от наблюдения за спорящей парой Синява отвлекла хозяйка вечера, - Вы сегодня так неразговорчивы, отчего? Неужели дурные известия о нашем с вами общем знакомом? – она смотрела на него с любезной лёгкой улыбкой, однако её взгляд был серьёзным и озабоченным.
- О, нет, Евдокия Ивановна! Пока что известий нет никаких, - отозвался Николай и поцеловал руку княгини, - Но мы все ожидаем скорой развязки.
- Скажите, - продолжала Голицына, - как поживает маленькая княжна? Не нуждается ли в чём?
Красивое лицо княгини с безупречно правильными чертами, всё ещё хранящими первоначальную красоту, несмотря на далеко не юный возраст их обладательницы, сейчас выражало искреннюю озабоченность, которую Николаю было непривычно видеть в этой светской обстановке. Ночная княгиня, сняв привычную маску, проявила свою истинную душевную суть, вполне доброй женщины, способной на сочувствие.
- Благодарю вас, сударыня, княжна под моей опекой. У неё всё хорошо, как только может быть хорошо у женщины, разлучённой с любимым супругом.
- Николай Ильич, пожалуйста, передайте ей, что я, ежели в том будет даже самая незначительная необходимость, могу помочь ей. И пусть не падает духом! – она чуть понизила голос и тихо добавила: - Есть основания надеяться, что государь будет милостив!
- Благодарю вас за участие, Евдокия Ивановна, непременно передам Анне Александровне ваши слова, она сейчас нуждается именно в добром слове и душевной поддержке! – отвечал Николай и добавил, нахмурившись: - Надеюсь, ваше предположение верно и в ближайшее время мы не содрогнёмся от новостей.
***
На следующий день, посетив Анну, Николай передал ей слова Голицыной.
- Ах, Николай Ильич, - оживилась она и посмотрела на него взволнованно, - Значит ли это, что у Евдокии Ивановны есть какие-то обнадёживающие известия?
Она, сжимая в волнении руки, заходила по кабинету и продолжала рассуждать вслух:
- Я давно думала и решила, что мне надобно обратиться с прошением о помиловании мужа, - Анна вдруг остановилась и взглянула на Синяева, желая видеть его реакцию на свои слова, - Да, да, именно так! – продолжала с жаром, не дожидаясь ответа Николая, как бы отвечая сама себе, - И пусть Сергей тоже напишет прошение. Тем более, что Евдокия Ивановна полагает, что государь не будет строг. А она, наверняка, осведомлена лучше нас.
- Анна Александровна, - осторожно заговорил Синяев, - Я не думаю, что следует спешить с этим…
- Отчего же, голубчик Николай Ильич?! - она насторожилась, - Вы что-то знаете? Умоляю вас, не скрывайте от меня ничего!
Сложив ладони перед собой, посмотрела на него молящим взглядом.
- Анна! Анна! Уверяю вас, я знаю ровно то, что только что уже сообщил вам! – с горячностью отвечал Николай. – Не волнуйтесь вы так! – он взял её за руку и усадил на диван, сам присел рядом, - Боюсь, вы торопите события!
- Но… - начала возражать она.
Но он тут же перебил твёрдо, чтобы пресечь возможные слёзы, которые уже стояли в её глазах и грозили пролиться безудержным потоком:
- Да, я знаю, ожидание невыносимо! Но иного выхода нет, надобно дождаться следствия. Может статься, что такое прошение будет излишним…
Синяев привёл ей десятки доводов в пользу своего мнения. Наконец, Анна согласилась с ним, она понимала, что своими тревогами доставляет ему беспокойство, чего ей хотелось бы меньше всего. Коря себя за несдержанные эмоции, она извинилась и сделала вид, что вняла доводам Николая. Однако поздним вечером, проводив гостя, всё же написала об этой своей идее мужу. За неделю она написала ещё два письма, в которых приводила доводы в пользу своего решения. Наконец, после месяца ожидания, которое Анне показалось невыносимым, пришло письмо от Сергея.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Часть II. Глава 13
Оглашение приговора декабристам. Принадлежит кисти Николая Шестопалова (1875-1954).
Удивительная вещь – время. День, ночь, день, ночь… Неделя, месяц… Кажется, летит. Вчера ещё была осень, а сегодня – весна полным ходом: ручьи повсюду, воробьи купаются, идёт Великий пост. Однако бывает совсем иначе – время ползёт, как улитка, тянется, становится почти осязаемым, и возникает противное ощущение, что ты увяз в нём, как муха, севшая на разлитую лужицу киселя. Время словно держит в себе, не пускает на волю, обволакивает своей невыносимой вязкостью. Ты будто тонешь в нём, постепенно теряя силы.
Вот и для Анны семь месяцев ожидания тянулись, как будто это были не месяцы, а годы. Теперь, по прошествии почти года, когда всё уже решилось, она сама удивлялась, как смогла пережить это выматывающее ожидание. И понимала, что держалась только благодаря сыну. Она была нужна этому крошечному человечку!
