— Проснулся, княже?
— Ольгом меня зови, женщина. Я не князь и неизвестно, буду ли.
— Да куда ж ты денешься, после братания с бером? — хмыкнула кузнечиха. — Так что, завтракать будешь?
— Голоден так, что и кошку бы съел, — признался Ольг. — Рубашку обещала… м-м-м…
— Лукерья я, по мужу Симеоновна.
— Запомнил.
Круглощекий Марко во всем помогал матери. Принес княжичу рубашку, помог надеть. Расставил на большом деревянном столе миски, достал из печи горшок с мясным варевом. Разложил ложки, налил из кувшина кваса в чашку, наломал хлеба.
— Пожалуйте к столу, Ольг Андриевич. И вы, господин лекарь, не побрезгуйте. А уж я вам послужу.
Ольг прищурился довольно, с удовольствием хватаясь за ложку. Лекарь тоже не отставал. Парнишка расторопно подливал квас, подавал хлеб, даже подсунул кусок ткани, чтобы Ольг мог вытереть жирные пальцы, которыми выловил из похлебки большой кусок мяса, не об собственные штаны. Трапезничал княжич медленно, никуда не торопясь, радуясь, что Лукерья свет Симеоновна куда-то делась. С Марко было спокойнее. Хороший парнишка, даром что слишком упитанный. Ничего, на княжичьей службе бегать будет — похудеет. Решено, берём отрока с собой. И мать явно того желала, и сам он рад стараться, да и деловой, все в точности выполнил.
— Что, Марко, поедешь со мной в Бергород?
Тот аж квас расплескал, глаза вытаращив. Засиял как медный пятак, но скакать, как ушан, не стал, ответил степенно:
— Коль берёшь к себе в дом, княжич, отказаться не смею.
— Молодец! Будешь при мне отроком: поручения всякие исполнять, письма носить, одежду чистить. В возраст войдёшь и славно служить будешь — в малую дружину возьму.
— Буду, княже! — все же не сдержал восторга парнишка. — В ногах спать буду!
— Собирайся тогда. Много не бери, мои домочадцы на всем готовом живут. Вот Никитка вернётся, и выезжаем.
Откинулся на стену, вздыхая. Обильная трапеза да разговор его порядком утомили. Нет, здоровым Ольга назвать ещё сложно. Разгадав тревогу княжича, лекарь уверенно сказал:
— Это все из-за волхования, Андриевич. Быстрое восстановление всегда силы отнимает. Потерпи, скоро бегать будешь. Пока тебе нужно больше есть и больше спать.
Ольг кивнул. Такое лечение ему было по нраву. Он и в самом деле бы с удовольствием поспал ещё несколько часов.
Никитка вернулся, когда княжич уже извёлся от нетерпения, сто раз пожалев, что обещал друга дождаться. И вернулся кислый, как та капуста у Ерофеевны, ключницы.
— Не приняла ведьма серебро, — сразу сообщил. — Ругалась непотребно, в меня мешком кинула да пообещала проклясть, если буду настаивать.
Ольг нахмурился было, а Марко, уже давно тихо как мышь сидевший на лавке с узелком в руках, удивленно вскинул брови:
— Так это же ведьма. Она деньгами и не берет. Ей бы яиц, масла там, творога. Зачем ей в лесу серебро?
Ольг пожал плечами и вопросительно взглянул на Никитку.
— Понял, сделаю.
— Куриц ей купи еще. Живых. Сарай есть у неё, пригодятся. Я уж поеду, нагонишь.
— Добре. Езжай потихоньку. Там телега для тебя с сеном. Только в городские ворота спящим не въезжай, а то оплакивать будут.
Ольг фыркнул, а потом вдруг спросил друга:
— Ведьма — она какая?
— Ты не видел что ли? — удивился Никитка. — Старая она. Не страшная совсем. Седая, в платке, с клюкой.
— Ясно.
Княжич замолчал угрюмо, позволяя подхватить его под руки с двух сторон. И чего они с ним, как с немощным, возятся? Он сюда сам добежал, босой даже. Никитка меж тем накинул Ольгу на плечи чёрный бархатный плащ, что песцовым мехом оторочен, нахлобучил на буйну голову тёплую шапку, да еще пытался укрыть волчьими шкурами.
— Уйди, постылый, — рявкнул на него Ольг, удобно развалившись на сене. — Марко, почто с мамкой не попрощался, ну ка, дурень, целуй ее да обещай писать письма.
— Так не умею я писать, — шмыгнул носом парнишка. — А она и читать не умеет.
— Кто-то умеет же в деревне?
— Староста умеет. Учитель еще. И Глашка учится.
— Вот и славно.
Глашкой, видимо, звали сестру отрока, веснушчатую девку, что пряталась за материной широкой спиной. На руках у кузнечихи была еще одна девочка, лет трёх на вид. А самого кузнеца Ольг так и не встретил, да оно и понятно. Работает. Не до баловства ему.
— Гляди, Марко, будет у тебя свой дом в Бергороде, и сестру заберёшь, — пообещал Ольг. — Поехали, что ли?
И телега, натужно скрипнув большими колёсами, покатилась по дороге в сторону Бергорода. Марко уселся рядом с возницей, лекарь что-то шкрябал писалом на куске бересты.
— Чай, у нас денег на бумагу не хватает? — ядовито спросил Ольг. — Аль пергамент в лавках перевёлся весь?
— Дурень ты, княжич, — беззлобно ответил лекарь. — В телеге ведь самое оно чернилами да пером писать, да? Или прикажешь дощечки с собой возить? Бересту запросто найти можно, потом, дома, перепишу в тетрадь.
Обиженный Ольг недовольно засопел, но не нашёл, как ответить. Полюбопытствовал только:
— А пишешь-то чего?
— Раны твои описываю. Буду наблюдать.
— Ну-ну.
Небо над головой было хмурым, затянутым серыми тяжелыми тучами — совсем как Ольговы думы. Он вроде бы радоваться должен, что живой, что не калека, что домой едет, но… Телега подпрыгивала на ухабах, ребра простреливало болью, вдобавок начали ныть виски. Хотелось выпить развеселой медовухи, подмять под бок пухленькую девку и забыть весь тот ужас, что с ним произошел. Ведьма, вот же ведьма! Околдовала, голову вскружила. Поди ж ты, старуха, а скакала на нем задорно и стонала так, словно!
Тьфу, не думать, не думать об этот. Мужчине подурнело разом, поплыло все перед глазами, пот выступил на висках.
— Фрол, а ну останови, — крикнул лекарь. — Эй, Бурый, ты никак сомлеть мне вздумал? Что, болит где-то? Швы дай погляжу.
— Слабость просто накатила, — просипел Ольг. — Поехали уже. Чем быстрее дома будем, тем скорее на ноги встану.
— А ежели ты у меня в дороге помрешь, меня твой Никитка повесит за ноги на воротах, да?
— За большие пальцы рук, — скривил губы княжич. — Так оно повеселее будет.
— Вот именно, — лекарь принялся копаться в поясной суме, наконец, извлек оттуда странного вида шарик, смахнул с него крошки и бесцеремонно затолкал Ольгу в рот. — Сонное зелье. Спи, так не больно будет.
Ольг хотел было возмутиться, даже заорать на лекаря, приподнялся даже, но боль плетью хлестнула по ребрам, щека запульсировала, а перед глазами закружились мухи. Через несколько минут он уже спал, не заметив даже, что начался осенний дождь, мелкий и противный.
