— Не жалеете?
— Не-е-ет. Неплохой он. Глупый немного, горячий, доверчивый… Но не злой.
Марика кивнула. Она тоже таким Ольга находила. Только он ей при этом еще и люб был.
— Ведьма, а что делать, если он снова спит? — заглянул в кухню Никита. — Я его… хм… одел и накормил. И отваром хотел напоить. Но знаешь… Не понравился мне отвар, наверное, уже несвежий. Запах странный и такой он стал… маслянистый.
Марика нахмурилась.
— На солнце не мог нагреться?
— Мог.
— Правильно, что вылил. Нового сварим.
Кивнула решительно, потянулась за своей сумой, с вечера оставленной на лавке… и выдохнула изумленно. Травы ее, с любовью собранные, тщательно высушенные и завернутые в чистые тряпицы, были помяты, искрошены в мелкую пыль и перемешаны так, что невозможно теперь и понять — какая где. А берестяных крошечных туесков с мазями и вовсе не было.
— Кто посмел? — громко закричала, горестно тряся сумкой.
— Так Варька, поди, — хмыкнула ключница.
— Нет! Я не трогала! — возмутилась девочка.
— Не слушай, она всегда не трогала.
Марика скрипнула зубами, прекрасно понимая, что истины теперь не узнать. Ее травы! Придется идти в аптечную лавку. Пусть там не такие хорошие сборы, но это лучше, чем ничего. Вытряхнула остатки травы в печь, хмурясь и ворча про себя, обернулась на нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу Никитку и побелела вдруг: в кухню заглянул Марко — с безжизненной тушкой Василька в руках.
Поглядела на мальчишку таким взглядом, что тот мигом все понял и исчез, выскочила за ним: в переход, на крыльцо, во двор. Один вопрос у нее был: как?
— Тварь эта ушастая вчера сбежала, я так и не нашел, темно было, — испуганно зашептал отрок, озираясь. — А сегодня вышел, смотрю — а он дергается, пена изо рта идет. Я его хвать — а он и издох. Честное слово, я не виноват!
— Где ты его нашел? — быстро спросил Никитка, выскочивший следом. — Покажи.
Отрок привел их к самой стене терема, где еще оставалась пожухлая травка. Никитка задрал голову, нахмурил брови и сплюнул на землю.
— Сверху Ольговы окна, — мрачно сообщил он. — Я сюда вылил этот твой отвар, ведьма. Не могло ли так произойти… — он не закончил, но Марика и без слов все поняла. Присела на корточки, потрогала землю — влажная. Понюхала пальцы, но на язык попробовать не решилась. Ушастый подох, мало ли, какой яд был в отваре?
— Что, Никита, убивать меня будешь? — хрипло спросила, поднимая голову на хмурого парня.
— Было бы за что. Ты к отвару и не прикасалась. Вчера я сам все делал, да и ночью из комнаты Ольговой не выходил. Когда бы ты успела?
— Поутру? Пока я с ним наедине оставалась?
— Глупо. Хотела бы его прикончить — просто не приехала бы. Или зарезала, так всяко надежнее. Точно ли не мог отвар скиснуть?
— Возможно, — вздохнула Марика. — Но знаешь…
— Знаю, — решительно кивнул Никитка. — Я теперь всю еду и питье Ольгу буду давать сам. Никому не позволю.
— А мне бы надо травы купить, значит. И… пусть Марко съездит в мою избушку, привезет еще. Он места те знает.
— Добре. Марко, слышишь? Коня бери и поезжай. Только ушана закопай где-нибудь. А Варьке скажем, что убежал ее Василек в лес.
Марко кивнул, качая на руках дохлого ушана, как младенца. Видимо, он тоже был к зверьку привязан.
— Ника, а я ведь сама аптечную лавку не сыщу. Или сыщу, но до ночи гулять придется. Мне бы проводника!
— Дядько Ермола попрошу тебя проводить.
Кивнула и снова выразительно поглядела на юношу.
— Чего еще?
— Денег дай.
— Ишь ты, а даром тебе травы не отсыплют? Наглая какая, денег ей… Дядько оплатит, я прикажу. Ты только поживи у нас, не убегай пока. Обещаю, сыта-пьяна будешь, никто слова злого не скажет тебе.
— Кроме тебя, да?
Тот только усмехнулся, обнял ведьму за плечи и повел в терем. Та вырываться не стала, зачем? Никитка был ей по нраву, не так, как Ольг, конечно, но все одно — хороший парень, добрый, хоть язык у него и ядовитый. Надо будет потом сказать, чтобы из Ольговой посуды он не пил — отравит еще…
Заглянула к княжичу, поторогала его: тот и в самом деле спал здоровым спокойным сном. Накинула добротный шерстяной кафтан, что дала ей ключница (всего чуть-чуть только молью травленный), дождалась невысокого крепкого дядьку Ермола и вышла за ворота — в лавку травника.
12-2
Ермол был мужичком молчаливым, а может, просто ведьма ему не нравилась. Она пыталась задавать ему вопросы всякие, но он только мычал, пожимал плечами и отворачивался. Что ж, не хочет — и не надо. Иногда молчуны — надежнее таких балагуров, как Ольг или Никитка. Или нет? Эти двое хоть и трепали языком без умолку, а дела делали быстро и ловко.
Ну хоть вёл ее мужик куда надо, а не бросил одну в переулке и не скрылся в толпе, и то хлеб. Мог бы легко ускользнуть, Марика все ещё крутила головой, спотыкалась и врезалась в людей.
— Тут лучшие травы в Бергороде, — буркнул Ермол, подталкивая ведьму к чёрному провалу в каменной стене. — Я тебя тут подожду, там места мало.
Интересно, не на погибель ли привёл? Ну да была не была! Сложив пальцами обережный знак, Марика смело шагнула по искрошенным каменным ступеням в подклет и едва не задохнулась от острого запаха полыни да чернохлебки. Да, травы тут точно были.
На стене небольшой комнатушки, освещаемой лишь сальной свечой, пристроенной в нишу, висело множество мешков и мешочков. Длинный узкий стол застлан холстиной, медные чаши весов таинственно поблескивают в полутьме. За столом — горбатый седовласый человечек в остроконечном чёрном колпаке. Узкие глаза выдают его степное происхождение.
В травяной лавке Марика оказалась не первым посетителем: некто огромный как бер стоял в углу и явно нюхал какой-то мешочек.
— За травами али поглазеть? — грубо спросил человечек ведьму, и та начала перечислять:
— Мне нужны корни альшира, цвет розовой зарянки, толченые листья и стебли бездонника и корень ушанского хвостика.
— И лист осенника возьми, мать, — добавил кто-то басом за спиной, так, что Марика подпрыгнула от неожиданности. — Он успокаивает, сладость придаёт и кровь очищает.
— Не слышала о таком, — обернулась, скрывая волнение. Пришлось задрать голову, чтобы заглянуть в лицо говорящего. Ух, огромный, наверное, и Ольга выше. Тот самый, в мехах и с севера. Или не тот, но из их народа. — Ты лекарь, господин?
— Ведун, травник, — кивнул головой огромный мужик. По-моревски он говорил хорошо и чисто, только довольно медленно и забавно растягивая слова. — А ты? Ведьма?
— Она самая. Покажи, что такое «осенник»?
