— А почему ты не ешь? — пискнула девочка.
— А я уже очень сильный и умный, куда уж больше?
Она хихикнула нерешительно и пробормотала:
— А Катя говорит, есть надо с хлебом. Тогда силы будут.
— Верно говорит. Смотри, если волшебной ложкой, да с хлебом, силы сразу и прибавятся!
Девочка нерешительно опустила ложку в миску, цапнула ломоть хлеба. Ольг ел быстро, но аккуратно, замечая, что Варя тоже стала спешить и старалась его обогнать. Нет, не знал этот ребёнок голода, оно и славно. Все ей — игра.
— А у меня ушанчик убежал, — грустно сказала Варя, когда с ухой было покончено. — Ника говорит, в лес.
Про ушана Ольг ничего не знал, поэтому только кивнул.
— И правильно, у них в лесу э-э-э… мамки да папки. Он там вырастет, обженится и заведёт новых ушанчиков. А дома должна кошка жить или собака. Хочешь, щеночка поищем?
Варька рассиялась. Хочет.
— А давай мы у ведьмы спросим, какая собака лучше? — неуклюже свернул на интересующую его тему Ольг. — Она должна знать. Ты ведь видела уже ведьму? Ну, Марику?
— Видела. Она добрая и красивая. Можно, она моей няней будет?
— Так-таки и красивая?
— Очень! Глаза зеленые, косы золотые, просто ну как русалка!
— Молодая? — небрежно бросил княжич. — Ну, русалка?
— Не. Не очень. Как ты, наверное.
— Вот те раз, я что, старый?
— Не старый, но и не молодой. Ника молодой. А Катя немного молодая, но уже не очень. Вот Марика — как Катя.
Ольг невольно улыбнулся. Катя для него была вполне ничего. Красивая, дерзкая и яркая, как заморская птица попугай. Но в ее сторону княжич старался не глядеть, потому как сестра друга она, а не просто какая-то там сенная девка. Этак жениться придётся, а на Катьке — точно не след. Не такая ему жена нужна.
Значит, не ошибся. Морок на Марике. Как все просто! И тогда, с завязанными глазами, он все правильно угадал. Не старуха, только видимость. Зачем? А как вернётся, там он и спросит.
Ждать пришлось долго. Ермол сказал, что ведьма с северянином пошла на его корабль, не иначе как яд купить. Ему Марика явно не нравилась. Он вообще чужих людей не любил. Ольга новость не порадовала: ишь какая, гуляет с мужиками чужими! Да ещё Ермол проболтался, что северянин тоже ведун. Неужто морок для него ведьма сбросит? Или тот сам разглядел?
Странное дело, никогда ещё Ольг так не волновался, что женщина может уйти с другим. Да кто — старуха, чужачка! Все-таки без колдовства не обошлось. Приворожила! Или правду сказки бают, что если у ведьмы в постели побывал, то навек к ней сердцем и присохнешь?
Злился снова, ждал. Очень ему нужно было на неё посмотреть, да не глазами, а сердцем.
И когда она, наконец, появилась на пороге — такая же, как он и помнил, седая, сгорбленная и в морщинах, он ухватил ее за локоть и зарычал как бер:
— Признавайся, ведьма! О чем за моей спиной с хьоннами сговариваешься?
— О, яхонтовый мой, да у тебя в голове каша! — сочувственно покачала головой ведьма. — Али жар вернулся? Бредишь, родимый. Зря встал, рано. Иди в постель. Я сейчас отвару приготовлю и принесу.
А он вдруг и послушался, потому что на миг показалось ему, что не старуха с ним говорит, а дева молодая и красивая. Безропотно поднялся в горницу и лёг в постель, понимая — княжич Бурый таки рехнулся.
Да даже если и дева — что, неужто баб вокруг мало? Чего он к этой загадочной прицепился? Что, в постели с ней сладко было? Так и прочие не кислые. На язык острая? Та же Велеслава не стеснялась над ним шутить и вообще поболтать любила. Жизнь спасла? Ну так Дженна тоже спасла когда-то, а уж дар у жены хана всяко поболе был. Так отчего же у него Марика в голове поселилась?
13-2
— Угомонился, яхонтовый мой? — прервал его мрачные думы звонкий женский голос. — Из моих рук зелье укрепляющее выпьешь, али побрезгуешь?
— Молчи уж, ведьма. Давай свою отраву.
Она поднесла к его губам глиняную чашу с горячим варевом, а он прикрыл глаза, пытаясь понять, что с ней не так. Ну не старуха она, не старуха, глаза лгут! А сердце правду чует.
Поймал ее запястья, уверяясь: кожа гладкая, тонкая, нежная. Глаза открыл, поглядел в ее удивленное лицо, коричневое, в пятнах и морщинах и отвернулся, хмурясь. Стало вдруг противно.
— Что, княжич, некрасивая я? — Послышалась ли ему горечь в ее голосе?
— Отчего же. Молодая, красивая, как солнце лесное.
Марика отпрянула, едва не уронив чашу, уставилась на свои руки испуганно, повертела в пальцах косу и вдруг осерчала:
— Тебе бы все шутки шутить, Олег!
— А может, не шутки. А может, я тебя вижу другой.
— Да что ты, касатик, глупости говоришь? Неужто разглядел?
Приблизилась к нему вплотную, едва не касаясь его плеча дряблой своей грудью. Ольг не удежался, отпрянул. Марика холодно усмехнулась:
— Ну то-то же, с ведьмой шутки шутить не стоит. Самому потом не понравится. Или забыл, как в лесу дошутился?
— В том-то и дело, что не забыл.
— Повторить желаешь?
— А если да?
— Осел, — прошипела женщина. — И в голове навоз. Вот что, ты в порядке уже, я возвращаюсь домой.
— Нет, — рявкнул Ольг. — Пока здесь побудешь. Вот встану крепко на обе ноги…
— А встанешь ли? Тебе, вижу я, мешает то, что между ног!
И зачем она его задирала? На шутку его злую обиделась? Ольг же подскочил на кровати, ухватил ее за плечо и зарычал в лицо, зачем-то зажмурившись:
— Язык придержи, ведьма, пока вырвать его не приказал.
Марика отпрянула, тяжело дыша, злобно пробормотала:
— Так вот какова княжеская благодарность, — и выскочила из горницы.
Ольг снова лёг в постель. Красавец! Почему рядом с ней он творит одну глупость за другой?
Марика злилась. На Ольга, на себя, на злую судьбу, их снова столкнувшую нос к носу. И зачем она приехала сюда? Могла бы от Никитки в лес уйти, не нашел бы он ее там нипочем. А гляди ж, пожалела, прибежала, как собачка к хозяину. И силой вновь поделилась щедро, куда щедрее, чем следовало бы. И сейчас уйти не может, не хочет просто.
Неужто полюбился Марике этот невыносимый мужчина? Похоже на то. Сначала пожалела, потом прикипела сердцем, теперь вот готова за все простить, даже за слова злые, даже за взгляды колючие. Наказание, что посильнее любого проклятья, и она сама по доброй воле это выбрала.
Спустилась вниз, в кухню. Снова обнаружила там зареванную Варьку. На этот раз что?
Скучно. Никто не играет с ней, сказки не рассказывает, косы не плетёт. И не сильно она любила Катерину, а без неё совсем тоска, хоть волком вой.
