Стан хана Баяра отыскал через три дня, его, конечно, узнали — трудно такого здоровяка не узнать, обняли тепло, усадили возле костра. Жаль, Нарана не было, некому рассказать про свою проблему, ну да друзей у Ольга много тут.
Вышел к княжичу и Аасор, ехидно щурясь и пощипывая редкую седую бороденку. Ольг не удивился: шаман всегда знал, кто и с какими намереньями приходит в его стан.
— Рассказывай, сокол ясный, что за беда тебя привела, — велел шаман, и Ольг расплылся в улыбке. Раньше-то его кликали щенком или жеребенком, а теперь глянь-ка, цельный сокол! Впору и загордиться! — Чему радуешься, шакалья сыть? Али огромным таким вырос, а в голове по-прежнему ветер?
— Нет, нет, почтенный, не ветер, — запротестовал Ольг, все еще улыбаясь. — Хуже. Женщина у меня в голове. Заколдованная.
Глаза Аасора стали круглыми и блестящими, как монетки. Кохтэ страх как любят всякие волшебные истории, особенно — про любовь. Ольг вдруг подумал, что через пару дней о его женщине будет знать весь стан и поежился от такой мысли. Но выбора у него и не было.
Княжич принялся рассказывать с самого начала, с того дня, как встретился с диким зверем в лесу. Ничего не утаил, ни мыслей, ни желаний, ни слов злых, ведьме сгоряча сказанных. Кто знает, что нужно, чтобы проклятье снять?
Шаман качал головой и ахал, а потом заявил:
— Ольг, ты точно знаешь, что ведьма твоя — не шулмус (*Степной демон, чаще всего является путникам в виде простоволосой женщины, любит селится в заброшенных домах)? Очень уж похоже на то: дом в лесу, женщина странная… Да и в постель уложила опять же.
— Это я ее… уложил.
— Ой ли… женщин ты не знаешь, малыш? Они коварнее змеи и хитрее лисицы. Коли захотела — мало кто устоит. Ну ка вспоминай: волосы распущены были? Слова непотребные ее не прогоняли?
— Волосы всегда в косы заплетены, а словами непотребными она так выругаться может, что не всякому воину под силу.
— Значит, не шулмус. Проклятье, говоришь? Злое проклятье, Ольг, жестокое. Нельзя так с женщинами. Даже если отказала — это ее право. Мужчина может спросить. Женщина может сказать “нет”. И проклинать ее за это — удел труса и слабака.
— Делать-то мне что, мудрейший? — нетерпеливо спросил Ольг, уже понимая, что Аасор ему не помощник.
— Не знаю. А только нет такого проклятья, которое не оставило бы лазейки. Должно быть, ты должен свою женщину любить такой, какая она есть, и тогда она станет вновь красивой. А может, это она должна тебя любить. Ну… всегда можно завязать глаза, верно?
Ольг усмехнулся. Отличный выход — всю жизнь в повязке с любимой спать. Но он, наверное, и на такое согласится. Как будто у него есть выбор!
— Надо волхва найти, — вздохнул Аасор. — Или женщину свою ко мне привози, я подумаю, попробую. Прости, малыш, но я с таким никогда не сталкивался, даже не слыхал про такое. Кохтэ никогда женщин не проклинали, как можно! Женщина — самое главное счастье в жизни мужчины, самое ценное сокровище. Разве можно ее обидеть?
Да. И счастье, и сокровище. Ольг был полностью с шаманом согласен. Вот только легче ему не стало.
Глава 17. Сказка ложь, да в ней намек
Немного подумав, Ольг отмахнулся от окруживших его мужчин, что жаждали узнать, как дела у бывшего раба, а нынче доброго союзника, и отправился искать шатер хана. Стан был большой, Аасор жил на самом краю, а хан, как и полагается, в центре. Странно, что Баяр не вышел Ольга встретить, но, наверное, это своего рода почет: Ольг не чужак, захочет — сам придет. Домой приехал, а не в гости.
Баяра княжич не нашел, зато увидел Дженну.
Держа под мышкой довольно спокойного младенца, она быстро мешала большой деревянной ложкой какое-то варево. Выглядело и пахло из котла неаппетитно, вряд ли получившуюся похлебку станет есть кто-то, кроме хана, но тот оценит, Ольг знал это точно. Из рук жены он примет даже камень, а уж то, что она позаботилась о пище для мужа, для него, конечно, невероятно важно.
Женщина сдула с потного лба светлую прядь коротких волос и вопросительно уставилась на пришельца.
— Мне, наверное, Баяр нужен, — довольно нерешительно, что было для него совершенно нехарактерно, произнес Ольг.
Дженна с удивлением разглядывала друга. Она-то не видела его несколько лет, и перемены были разительные. Уезжал из Коха худой вихрастый мальчишка, а в гости приехал мужчина. Нет, даже мужик. Выше ее на две головы, с широченными плечами и светлыми кудрями, собранными на затылке в хвост. Страшные красные (совсем свежие) шрамы на лице. Только улыбка была прежней — мальчишечьей, беззаботно-широкой. Но сейчас, пожалуй, фальшивой донельзя. Что у тебя случилось, княжич? Кто тебя обидел? Что привело тебя сюда, к людям, которые любят тебя просто за то, что ты есть? Которые — твоя семья?
Женька все же была уже не девчонкой, которая сначала хватает лук и нож, а потом лениво пинает тело и задает бессмысленные вопросы. Она — ханша. Повзрослела, поумнела, научилась у своего мудрого мужа тонкостям общения с волчатами. Ольг для нее снова стал младшим приятелем, почти братом, а значит, и вести себя нужно было с ним соответствующе.
— Вот что, Бурый, — подумав, спокойно сказала Дженна, сунув младенца в руки мужчины. — Баяр на дальних пастбищах с объездом, будет к ночи. Ты садись, я сейчас сделаю тебе чаю и велю Илгыз напечь лепешек. И поболтаем немного. Такой путь проделал, устал, наверное.
Ошеломленный мор разглядывал ребенка, невесть как оказавшегося в его руках, такого маленького и хрупкого — как котенка. Покорно опустился возле костра, стараясь даже не шевелиться. Детей так близко он не видел ни разу. Невольно даже мысль пришла в голову, что когда-то и у него… Бр-р-р, какой ужас! Как просто было с Варькой: ему ее выдали сразу готовую, уже умеющую ходить, разговаривать и управляться с ложкой.
Предательница Дженна куда-то сбежала, а Ольг, едва дыша, с ужасом чувствовал, как рубашечка младенца становится мокрой. Он не мог винить девчонку (а то, что это была девочка, было понятно) — у самого спина взмокла. Да лучше сто раз сразиться с войском угуров, чем один раз стать отцом!
И когда коварная ханша вернулась, приведя с собой как всегда недовольную (и как всегда очень красивую) родственницу свою Илгыз, Ольг шепотом сказал:
— Смерти моей желаешь, женщина? Забери свою дочь, она обмочилась!
Дженна фыркнула весело:
— Что ж теперь, бывает, привыкай, славный воин. Сейчас чаю сварю и заберу. Ну, или на землю положи. Маруська у меня спокойная, в папу. даже орать не будет.
— Ты, Дженна, не мать, а шакалиха, — сквозь зубы процедила Илгыз, чьи красивые смуглые руки мелькали над костром, ловко снимая тонкие, как пергамент, лепешки со сковороды. — И зачем тебе предки столько детей даруют?
— Это не предки, это я отвары пить забываю вечно, — беззаботно и совершенно без обиды ответила ханша (а Ольг бы за такие слова и придушить мог бы). — А детей предки Баяру даруют, видимо, потому, что он — хороший вождь.
