Народ, естественно, начал подтягиваться.
Баба Клава долго сомневалась: идти - не идти? А если идти, с кем этого членовредителя оставить? Потом решила:
- Со мной пойдешь.
И стала объяснять, что будет дискотека. Но если он...
Поэт понял только одно: будут танцы. Танцы он любил. А еще поэт любил раскрашиваться. Ну, посудите сами, какие танцы без раскраски? Но когда он только собрался развернуться в полную силу, баба Клава показала ему метлу и сказала:
- Голым в клуб нельзя. Холодно там, простынешь, ирод.
Он пытался возражать, но против метлы не попрешь. Пришлось ограничиться раскраской лица подручными средствами, и то аккуратно.
«И черт с вами. Буду один красивый, - думал поэт, молча вышагивая рядом с бабой Клавой. - Странный народ, совсем не умеют веселиться».
Однако насчет умения веселиться мнение его очень быстро изменилось. Особенно когда ему под шумок налили согревающего.
До этого поэт пробовал только перебродившие ягоды, а тут чистейший самогон тройной перегонки, прозрачный как слеза и крепкий как ракетное топливо. Сначала он думал, что проглотил дикобраза и иглы пошли через нос и вонзились в глаза. А потом стало так хорошо, что поэта уже ничто не могло остановить от исполнения матерных частушек.
Он просто запел. С жутким акцентом и подвыванием, но понятно.
Ты не жми меня к берёзе, Не целуй меня взасос. У меня гипертония И хронический понос.
- Ох, ты ж! - ахнула баба Клава, хлопая себя по бокам и оглядываясь. - Какая сволочь налила ироду?!
Никто, разумеется, не сознался, а поэт, удирая от нее кругами, уже выводил новую частушку:
Как у нашего Никитки *** к ноге примотан ниткой. Стоит и матюгается - Нога не опускается!
А дальше пошло еще веселее, когда ему подпевать стали. Пошла в пляс молодежь, только пол дрожал. Метлы он, конечно же, выхватил, но ему уже было ничего не страшно.
Вечер удался. А к поэту теперь прилипло имя Никитка.
***
Утро...
В общем, утро пришло.
И как раз утром автобус дополз до райцентра и зарулил на автостанцию.
Помятые и скособоченные пассажиры вываливались на остановку, а потом дружно плелись в один из ближайших чипков, которыми была облеплена райцентровая автостанция, за пирожками и чаем. А кто и за чем-нибудь покрепче.
Предстояло убить еще два часа с лишним, пока подадут автобус до следующего райцентра. А оттуда до города... Два локтя по карте - считай, рукой подать.
Но эти два часа надо было как-то убить, а погода портилась, основательно мело и морозило. Оставалось разве что забиться в продуваемый всеми ветрами зал ожидания. И там «пережидать».
Народу в зал ожидания набилось много, места сидячие, естественно, были мгновенно заняты разнообразными тетками и старушками. Какой-то мужик лет шестидесяти пяти пытался пристроиться на сидячее место рядом с толстой теткой с баулами, так его быстро окрестили алкашом, извращенцем и развратником. Мужик пытался доказывать, что он семейный человек и у него гипертония и хроническая язва, за что был обозван мошенником и инфоцыганом.
Кончилось тем, что мужик с досады побрел в чипок и для согрева и возвращения душевного равновесия принял на грудь двести грамм. После чего он вернулся в зал, нагло уселся рядом с той теткой, дыхнул на нее алкогольным выхлопом и выдал:
- Подвинься, красавица.
Через минуту он храпел на ее пухлом плече, а тетка ревниво зыркала по сторонам, оберегая его сон.
Наблюдать за всем этим было, конечно, забавно и познавательно. И Грише-то самому было бы пофиг, плевать, что на ногах приходилось стоять. Но он же видел, что Нина никакая, едва держится. Он прижал ее к себе и шепнул:
- Обопрись на меня. Хочешь, поспи? А я подержу тебя на руках?
- Ты что? - Нина стала отнекиваться, а у самой глаза сонные, маленькие.
- Нина, - рыкнул он.
- Ничего, сейчас автобус подадут, - выдохнула она, прикрывая глаза. - Там и буду спать.
Но автобус не подали по расписанию, опять поломка. К тому же прогноз пришел такой, что кранты. Метель, снегопад. Короче, сегодня транспорта не будет, никто не поедет в ночь. Только завтра с утра.
Тут уж Григорий не выдержал.
- Пойдем в гостиницу! Хоть выспимся нормально!
- Гриш... - Нина тут же покраснела как рак и отвела глаза.
А Гриша понял, что ему, кажется, светит.
Конечно, гостиницу с номером для новобрачных надо было еще найти. Но если мужику (точнее, тираннозавру) надо, он из шкуры вывернется.
Номер для новобрачных он нашел. На самом деле, двухкомнатный полулюкс с душем. Но сам факт. И даже свечи и цветы. И шампанское.
Это был их первый раз. По-настоящему романтичный. Потом все, конечно же, сорвалось в дикий шторм и было совсем как в тех женских романах, которые Нина читала когда-то. Потом, потягиваясь всем своим разомлевшим от ласк телом и прикрыв глаза, она выдала:
- Знаешь, Гриш, а я изменщица.
- Что? - открыл глаза мужик, выныривая из блаженного состояния.
Она хихикнула:
- Еще с Витьком не развелась, а уже за тебя замуж вышла.
- Ну! - многозначительно выдал мужик. - Мы это быстро поправим!
- Угу... - она зарылась пальчиками в густую поросль кудрявых черных волос на его груди и легко вздохнула. - Все-таки лучше бы мы с тобой поехали на тракторе. Он и проходимее, и теплее, и если что, там можно было заночевать в пути.
- Ага! - хохотнул Гриша. - А еще у меня там сидения откидываются и можно это... Кхм. Мне часто говорили...
- И кто тебе это говорил?
Он не успел уловить момент, когда она из расслабленной девчонки превратилась в грозную тираннозавриху.
- Э! Э! - подкинулся Гриша. Уже понимая, что чуть не сморозил кошмарнейшую глупость. - Я здесь ни при чем! Мне Игнат говорил!
Секунду она молчала, кусая розовые губки, потом выдала:
- Да? - Запахнулась в халат и удрала в душ.
Это было приглашение? Мужик так и понял.
***
А у поэта Никитки утро началось после полудня. Когда парни-холостяки, с которыми он вчера на дискотеке принимал согревающее, пришли лечить его от похмелья.
Услыхав под своими окнами топтание и негромкий свист, баба Клава отреагировала немедленно. В первую очередь рука потянулась к метле, и только потом она отперла дверь и вышла из сеней.
- Чего пришли? - спросила грозно.
Все четверо уставились на нее.
