— Я никуда не уйду, — цедит сквозь зубы Фердинанд.
— А ну поднял свою пафосную жопу и пошел вон из моего кабинета! — рявкает Павел Геннадьевич. — Я могу за секунду твою жизнь втоптать в дерьмо, поэтому не доводи до греха! Великий мученик простит мне этот поступок.
Людмила замечает, как рука Фердинанда тянется к треугольнику на шее. Неужели он будет атаковать Павла Геннадьевича? Неужели он заступится за нее. Она чувствует, что затаившийся в груди воздух просится наружу.
Два инквизитора стоят друг напротив друга, и руки на треугольниках. Пока что идет дуэль взглядами и неизвестно — чем она закончится.
Наказание
Говорят, что силы в основном покидают человека за несколько секунд до победы. Вроде бы доплыл до берега потерпевший кораблекрушение, но на последних метрах вода все-таки одолела его. Или путешественник падает за десяток шагов до ручья в оазисе. И уже нет сил подтянуться, чтобы припасть к желанной влаге.
Ведь кажется — вот, достиг, дошел, доплыл, но нет. Именно эти мысли и убивают оставшиеся силы, съедают последний рывок.
Фердинанд опускает голову и, не глядя на Людмилу, выходит прочь. Она еле сдерживается, чтобы не броситься следом. Но нет, он даже не обернулся. Его широкая спина выглядит так жалко, что наиболее органично на ней смотрелся бы плевок промеж лопаток.
Презрительный взгляд Павла Геннадьевича является завершающим штрихом к хлопку двери. Людмила остается наедине с тем, кого все эти годы яростно ненавидела.
Верховный инквизитор склоняет голову набок и снова протягивает ладонь, чтобы погладить Людмилу по щеке. Девушка отстраняется и тогда он бьет наотмашь.
Ладонь жесткая, похожая на деревянную доску. И удар получается хлесткий, заставляющий Людмилу отшатнуться назад. Следом идет еще один удар, от которого перед глазами вспыхивают звезды.
— Милая, не капризничай! Неужели ты забыла, благодаря кому еще жива и можешь носить эти тряпки? — вторая рука снова рвет блузку, и остатки пуговиц отлетают на пол.
Волна ненависти захлестывает Людмилу с головой. Даже третий удар не останавливает ее от броска. Она вырывает ворот и пантерой взвивается в воздух.
Плевать, если не выживу, но я доберусь до его горла! Перегрызу!
— Я убью тебя!
Яркая вспышка, гораздо ярче, чем от удара Павла Геннадьевича. Глаза слезятся, а ноги теряют опору…
Невесомость…
Падение в никуда…
В черную пропасть, откуда тянут руки многочисленные жертвы инквизиции. Они снуют где-то там, в глубине и ждут новую душу. Ждут новую историю. Хотят рассказать свою…
Падение заканчивается острой болью в ребрах. Людмила налетает спиной на кадку с пальмой, и деревянная посудина дает трещину. Или это трещат ребра?
— Это забавно. Я даже готов предоставить тебе еще один шанс, ведьма. Попытайся.
Сквозь пелену в глазах Людмила видит, как Павел Геннадьевич снимает отбросивший ее святой треугольник. Он делает руками приглашающий жест, мол, давай, вставай.
Девушка стискивает до боли зубы и пытается встать. Ноги разъезжаются на скользком паркете, и она падает обратно. Бьет кулаком по полу. Она должна встать!
— Ты мне так напоминаешь перевернутого на спину жучка. И я могу тебя раздавить с такой же легкостью. Неужели ты на самом деле думала, что сможешь справиться со мной?
Как же я тебя ненавижу!!!
Руки упираются в пол. Еще одно усилие. Получается привстать, а после и выпрямиться. После болевого шока от святого треугольника колени ходят ходуном, а руки отчетливо дрожат. Людмила отбрасывает волосы со лба. Блузка уже не застегивается, а длинные полы только мешают, поэтому она срывает ее с себя и остается лишь в бюстгальтере.
— А-а-а, ты хочешь эротичных игр? Что же, я не против этого. Можем даже последний раз устроить прощальный секс, — Павел Геннадьевич снимает и отбрасывает пиджак, расслабляет узел галстука.
— Я убью тебя, — срывается с губ Людмилы.
— Ну, это мы еще посмотрим, — улыбается верховный инквизитор. — Неужели ты не понимаешь, что осталась одна и никакой Фердинанд тебе не поможет? Ты должна молить меня о том, чтобы я подарил тебе быструю смерть, а ты все кочевряжишься. На колени!
Людмила в ответ на окрик хватает стул. Увы, Павел Геннадьевич гораздо сильнее и успевает перехватить его за ножки. Один рывок и Людмила остается без своего импровизированного оружия.
Инквизитор делает к ней быстрый шаг и хватает за волосы. Людмила вскрикивает и непроизвольно хватается за его запястье. Павел Геннадьевич впивается в шею слюнявым поцелуем. Вторая рука скользит по внутренней поверхности бедер, а после поднимается выше. От резкого движения рвутся лямки.
— Хм, они все такие же красивые, — Павел Геннадьевич пытается поймать губами сосок правой груди, но Людмила отталкивает его голову.
Она вспоминает, что у нее есть ногти, и на щеках верховного инквизитора расцветают алые полосы.
— Дрянь! — вскрикивает инквизитор и швыряет бывшего секретаря на ковер.
Он возвышается над ней победителем. Людмила замечает, что его ширинка оттопыривается. Его возбуждает борьба? Тогда пусть возбудится еще больше!
Увы, удар ноги приходится в бедро инквизитора, а вовсе не в пах, куда она так метилась. Он же набрасывается на нее яростным зверем и с рычанием рвет остатки одежды.
Людмила пытается вырваться, выползти из-под тяжелого тела, даже вновь пустить в ход ногти, но на этот раз Павел Геннадьевич начеку. В несколько движений он связывает ее запястья галстуком и пару раз бьет открытой ладонью по лицу.
Удары несильные, такие, чтобы лишь оглушить, но не дать потерять сознание. Верховному инквизитору она нужна соображающая и осознающая, что с ней делают.
Последние кружевные лоскуты отлетают прочь, и инквизитор устраивается между насильно расставленных ног.
— Тебе не должно понравиться, но если хочешь, то можешь… можешь называть меня Фердинандом.
Какая же у него гнусная рожа!
— Ой, да ты сухая, как сгоревшая кожа у твоей матери. Это не дело! — инквизитор плюет на ладонь и растирает влагу между ног Людмилы.
— Тварь! Как же я тебя ненавижу! — Людмила пытается укусить Павла Геннадьевича, но тот со смешком затыкает ей рот остатками бюстгальтера и жестким толчком врывается в нее.
На этот раз он наслаждается не покорностью девушки, а ее бессилием. Он внимательно смотрит, как чуть прикрываются глаза, когда он делает очередное движение бедрами. Людмила не стонет, сдерживается, но это даже хорошо — тем приятнее будет стон, когда она сдастся.
Теперь главное не собственное удовольствие, а ее унижение и боль. Она должна застонать и поэтому верховный инквизитор с силой раз за разом заполняет ее.
