Чем сильнее нищал наш когда-то богатый, знатный род, тем выше задирался этот самый нос. Отец закатывал пиры, уходя в долги по самые уши, лишь затем, чтобы похвалиться перед соседями, приглашенными на праздник урожая, в то время как мы с сестрой сидели на хлебе и воде.
Я вообще после смерти нашей терпеливой матушки рос как перекати-поле. Ни особого образования, если не считать оплеух от конюха и поварихи, ни обучения этикету, кроме мутной книги «О манерах, должных быть у каждого дворянина». Отец заставил меня прочитать сей занудный толстенный фолиант, который я и приподнять-то не мог.
Несколько дней я стоял перед постаментом, на котором покоился объемный том, читая вслух, а скорее уж бубня себе под нос скороговоркой. Контролирующий процесс превращения своего отрока в порядочного дворянина отец неизменно задремывал, сидя в кресле перед камином. Как только храп улетал к сводам замка, я тут же удирал – меня ждали крестьянские мальчишки и проказы.
Потом, вечером, когда возвращался в грязи, как поросенок, но донельзя счастливый, уставший и голодный, мне попадало, конечно же, за самоволку. Отец приказывал кухарке меня вымыть, потом задавал розог по свежеотмытому заду, отправлял спать без ужина и лично запирал мою спальню на ключ.
Когда тапки батюшки падали на пол, тяжелый халат с шелестом ложился на изножье кровати, а постель жалобно скрипела пружинами, принимая в себя его тело, дверь в мою комнату потихоньку отпирала кухарка – добрая душа, которая даже котенка уличного не могла оставить голодным, не то что ребенка.
Со временем я поумнел. Сбегать с первым храпом отца не перестал, зато научился возвращаться до того часа, когда он откроет глаза и начнет браниться, выискивая неблагодарного наследника, а заодно и розги.
Так что этикету мне пришлось учиться на практике, когда достаточно повзрослел, чтобы кутить на балах, стреляя глазками в девчонок и с важным видом бывалого повесы попивая сидр. Также по мере надобности были освоены мордобой, сражение на мечах и прочие молодецкие радости.
Сестре повезло меньше, к ней приставили компаньонку, как полагалось для приличной барышни – отец выписал откуда-то никому не пригодившуюся родственницу. Злющая старая дева нас обоих невзлюбила сразу, но была подслеповата и туповата, так что со временем между нами установился мир на паритетных началах: она не трогала нас, а мы не издевались всячески над ней.
Особенно вольготно стало после того, как я застукал ее на сеновале с задранными юбками, между которыми копошился конюх.
– Пройдите за мной, – вырвал меня из воспоминаний голос слуги.
Поднявшись за ним на второй этаж, я вошел в просторный зал, в котором царил полумрак и пахло сигарами. В витавшем вокруг сизом дыме я разглядел зеленое сукно игрального стола. Рядом скучала рулетка, но игрокам, которые напряженно вглядывались в карты, было не до нее.
Вот только не хватало! Стиснул зубы, почувствовав, как внутри заворочался дракон. В отличие от меня, он обожал вечера, когда я надирался до беспамятства и спускал все деньги на азартные игры. Половину из того, что происходило в те проклятые вечера, думаю, помнит только он. Мне доставалось лишь ужасное похмелье, пустые карманы и помятая морда с подбитым глазом, глядящая из отражения поутру.
По-другому я жить не мог. После той ночи, когда кровь невинно убиенных навсегда запятнала меня, сон если и приходил по ночам, наполненным зыбкими тенями, то не один. С ним неизменно являлись зубастые кошмары, которые продирали ужасом до самого нутра, заставляя просыпаться с воплями – и от них у самого стыла кровь в жилах.
Днем я еще как-то мог отвлечься, жизнь солдата не предрасполагает к душевным терзаниям, ибо попросту некогда. Но едва луна занимала свое царственное место на ночном троне, накрыв звездной мантией весь мир, я попал в объятия совести.
Вот что не знает жалости, обгладывает твои кости раз за разом, терзая хуже самого жестокого палача. Мы сами наказываем себя за то, что натворили, закапывая заживо в могилу из сожалений и чувства вины. И это справедливо.
Поэтому я не протестовал, отдаваясь пытке, которую заслужил целиком и полностью. Но когда терпеть сил не оставалось, трусливо бежал прочь от сна, находя спасение лишь в алкоголе, вырубающем мозг напрочь.
Игра была лишь побочным эффектом, но стала одной из моих зависимостей. И сейчас, стоило мне лишь вдохнуть смесь сигарного дыма, виски, мужского пота и страха, ожидания, упования на удачу, в крови взыграл азарт.
Ладони вспотели. Они еще помнили, каковы на ощупь карты, когда ведешь пальцем по клетчатой рубашке. Слегка шероховатые, с зазубринами на местах сгиба и плешинками в месте потертостей они, пропахшие табаком и кто знает, чем еще, манят тебя окунуться в игру с головой, ведь шансы на удачу так велики! Еще чуть-чуть, и ты король!
В игре много правды, но и лжи не меньше. Все, как в обычной жизни. Она очаровывает тебя возможностями, шепчет на ушко, что ты можешь взять этот мир, как послушную шлюху, он будет покорным, даст тебе все, что захочешь. И ты ставишь на кон все, подойдя к краю пропасти и заглянув во Тьму, которая в ответ заглядывает в тебя – и запоминает навсегда.
А потом мир отнимает у тебя все. И следом неизменно выставляет счет – ведь ты всегда оказываешься ему должен. И приходится платить. А куда деться, если альтернатива – объятия Тьмы, которая уже предвкушает, как твои кости захрустят на ее зубах. Она ненасытна, сожрет все, гадина, не подавится, уничтожит и тебя самого, и все, что тебе дорого.
Долговая тюрьма, как ни смешно, спасла меня от такого исхода, к которому я упорно шел несколько лет. А потом появилась Дэна. И Тьма отодвинулась, подобрав побитые молью юбки, недовольно бурча, обещая вернуться и напоминая, что я принадлежу вовсе не свету.
Но сейчас я отчетливо чувствовал на себе ее взгляд. Ее, притаившейся в темноте за игорным столом, потирающей костлявые руки с длиннющими когтями – все они не раз вспарывали мою душу, кромсали сердце на крошечные кусочки, заставляя захлебываться мучительной болью.
– Вы такой скромник сегодня, Эдер, – насмешливо протянул граф Аризорский, заставив меня вздрогнуть. – Что произошло? В день нашей первой встречи вы были куда смелее! – он с превосходством глянул в мое лицо, а потом продолжил, чтобы повеселить друзей, – представляете, он решил, что я имею, – быстрый взгляд на меня, – шашни с его очаровательной супругой, художницей.
– Ревнивец какой! – протянул сидящий рядом маг. – Не знает, что все красотки наставляют муженькам рога!
– Делиться не хочет, жадина! – присоединился к нему другой.
– На свете существуют и верные жены, господа, – язвительно отозвался я, взяв себя в руки. – Хотя вам, видимо, такие не попадались и приходится судить по своим супругам.
Нет ничего тяжелее камня на совести. Но повисшая в комнате тишина была примерно такой же по весу, придавив меня запоздалым сожалением. Обругал себя всеми словами, которые остались в памяти после солдатской службы. Как бы мне без денег домой не вернуться, да еще и побитым.
