Ванесса кинула еще один взгляд назад, на старый дом – возможно, в последний раз. Вспомнила, что планерка назначена на следующий день – Лео говорил об этом утром, – и знала, что если они получат разрешение, то не станут тянуть со сносом. Глядя на ветхое здание в лучах утреннего солнца, она не сомневалась, что это не займет много времени. Никто не жил в Доме викария с той ночи, когда произошло несчастье с Альфи Джеймсом – в ту же ночь, когда исчезла Элис. Это случилось почти пятьдесят лет назад, и за этот период некогда красивый дом постепенно пришел в состояние полной разрухи. Теперь он привлекал лишь подростков и бродяг, они разжигали костры на пустующем нижнем этаже и жались вокруг огня поближе друг к другу – разбитые окна и сломанная входная дверь являлись слабой защитой от ветра и дождя.
Сама Ванесса не была внутри несколько десятилетий – это вызвало бы слишком много воспоминаний о той ночи, которую она всю жизнь пыталась забыть. В течение первых десяти лет после исчезновения Элис она снова и снова прокручивала в голове каждую секунду, предшествующую пропаже дочери: что такого она не увидела или не заметила, что не сделала, чтобы сберечь ее. Это постепенно сводило Ванессу с ума. Теперь она не могла вынести ни малейшей мысли об этом. Предпочитала вспоминать Элис на территории Тисового поместья. Во время долгих прогулок представляла, как девочка бежит впереди в своем любимом красном пальто, задает бесконечные вопросы, смеется, вертится, скачет. В глубине души ей казалось, будто Элис все еще существует где-то, в другом мире, в ином месте. Только это место было недоступным для Ванессы. Пока.
Ей следовало бы так же радоваться, как и Лео, предстоящему сносу Дома викария. Этот дом служил постоянным напоминанием о семействе Джеймсов, которое вошло в их жизнь после окончания Первой мировой войны и было неразрывно связано с ними – трагедией – навсегда. Но почему-то мысль о том, что здание будет снесено, печалила Ванессу сильнее, чем можно было предположить. Это было грубое напоминание о течении времени, о том, что мир движется дальше, пока она застыла на месте.
Когда Ванесса добралась до противоположной стороны леса, впереди показалось Тисовое поместье и Сиенна, ее семилетняя внучка, спешившая навстречу на красном велосипеде. Так сильно похожая на Элис, что это было почти невыносимо. Не только длинными светлыми волосами, но и бесстрашием, любознательностью, озорными искорками в голубых глазах.
– Привет, бабуля! – крикнула она. – Папа искал тебя.
– Неужели? – произнесла Ванесса. – Будь осторожна, дорогая, здесь скользко. А разве тебе сегодня не в школу?
– Да, мама как раз одевается, – ответила девочка, разворачиваясь на дороге.
Ванесса тяжело вздохнула. Внезапно ею овладела усталость. Понимая по тяжести в ногах, что гуляла слишком долго, она вернулась в дом. Войдя в дверь и положив перчатки, Ванесса услышала, как Лео тихо разговаривает по телефону в своем кабинете.
Проходя мимо старинного позолоченного зеркала высотой в человеческий рост, которое было отвинчено от стены и стояло наклонно, Ванесса осознала, что пожилая дама с сутулыми плечами, хрупкой фигурой и тонкими светло-седыми волосами – она сама. Ванесса остановилась и взглянула в лицо своему отражению, несмотря на отчаянное желание отвернуться. Она никогда не была классической красавицей, но умела извлечь максимум из того, что имела: приятных черт лица и широкой улыбки, не подводившей хозяйку, если той требовалось добиться желаемого. «Улыбка на мегаватт», называл это Ричард, от которой его сердце будет замирать, сказал он ей в тот вечер, когда они встретились.
Ванесса была высокой. «Верблюжонок», как прозвал ее отец из-за длинных загорелых рук и ног, которыми, как она помнила, Ванесса крепко обхватывала его, когда он сажал ее на закорки во время долгих прогулок. Его интерес к ней как к единственному ребенку дал Ванессе непоколебимую веру в себя и бесконечный запас позитива, который не иссякал – вплоть до той ночи, когда исчезла Элис.
Густые длинные светлые волосы теперь стали тонкими, почти белыми, и были подстрижены коротко в попытке скрыть их плачевное состояние. Кожа была бледной, почти прозрачной, а ключицы проступали под блузкой. Ванесса внимательно разглядывала себя в зеркале, ее зеленые глаза хмуро смотрели на нее в ответ. В юности их сравнивали со сверкающими изумрудами, теперь же они больше походили на мутное бутылочное стекло. Старость жестока, предупреждала Ванессу мать, но в молодости старость казалась чем-то посторонним и бесконечно далеким от нее, а теперь внезапно наступила.
– Совещание назначено на завтра. Спасибо. Я дам тебе знать, как только появятся новости. Нет, я не предвижу никаких проблем. Глава архитектурного департамента намерен это одобрить, а это означает, что дела на мази. – Через полуоткрытую дверь Ванесса слышала напряжение в голосе сына. Он поднял голову и увидел мать, а через несколько секунд закончил разговор и, взволнованный и хмурый, вышел в коридор.
– Как ты себя чувствуешь, мам? – спросил он, слегка запыхавшись.
– Я в порядке, дорогой, спасибо. – Ванесса сняла куртку и повесила ее на вешалку. Та была переполнена одеждой, и когда Ванесса пристроила свою, другая упала.
– Эта штука вот-вот опрокинется, – вздохнула она. – Было бы неплохо, если бы Хелен изредка наводила порядок.
– Извини, мам, я сам все приберу. – Лео с кряхтением поднял пальто, валявшееся около его ног.
– У тебя и так достаточно дел, – заметила Ванесса. – Я не знаю, как ты все успеваешь.
– Ничего, мне не трудно. – Он нахмурился. – Я не знал, куда ты подевалась. Ты ходила где-то целую вечность. Я добрался до края леса, но тебя не увидел.
Ванесса улыбнулась сыну. Лео был высоким, как и его отец, и несмотря на то, что скоро ему должно было исполниться шестьдесят, до сих пор сохранил густую копну светлых волос, ниспадавших на его улыбающиеся зеленые глаза. Он унаследовал суровую красоту Ричарда, его кожа выглядела обветренной от жизни, проводимой под открытым небом, но на этом сходство между отцом и сыном заканчивалось. Ричард был чрезвычайно самоуверенным, вспыльчивым, как бык нападавшим на жизнь и на всех, кого в ней встречал, почти не обращая внимания на хаос, который оставлял после себя. Лео, напротив, от рождения был склонен к тревогам, беспокоился о том, что люди, в первую очередь отец, думают о нем, и принимал все близко к сердцу. Он провел бо́льшую часть своей взрослой жизни, пытаясь разгрести беспорядок в делах, который для Ричарда был нормой, но недавно Ванесса поняла, что он дошел до точки. Продажа поместья теперь оставалась их единственным выходом, и он чувствовал себя неудачником.
– Я просто хотела побыть одна, – объяснила она. – Тебе не нужно так сильно обо мне беспокоиться. У тебя хватает забот, ты себя совсем не бережешь.
– Я в порядке. Сегодня утром у меня последняя встреча в деревенской ратуше, и я хотел убедиться, что ты хорошо себя чувствуешь, прежде чем уйду.
Ванесса окинула взглядом коридор: перегруженная стойка для пальто, кучи прогулочных башмаков, покрытых грязью; поводков для собак, шляп и перчаток на грязном полу из черно-белого кафеля. Лео вечно работал, пропадая либо на ферме, либо на бесконечных встречах с архитекторами и чиновниками-планировщиками. Тогда как Хелен, его жена, казалось, просто порхала вокруг целыми днями, как птица со сломанным крылом, давая знать о своем присутствии, суетясь над вещами, которые не требовали ее внимания, и забывая про те, какие в нем нуждались. Их дом напоминал свалку, и уборкой в нем пренебрегали. Хелен готовила для Сиенны, но для Лео редко, и хотя Сиенна была одета безукоризненно, Лео всегда выглядел ужасно. Хелен управляла жизнью Сиенны, как военным кораблем, однако Тисовое поместье и дом, который Ванесса лелеяла всю свою жизнь, явно не представляли для нее интереса. Каждый день у Ванессы разрывалось сердце от того, что Хелен так очевидно не могла дождаться, когда же избавится от дома, судя по всему, намереваясь прибрать деньги к рукам.
