Тесса Джеймс, вы признаны виновной в непредумышленном убийстве. Согласно приговору суда, вас доставят отсюда в ту же тюремную камеру, откуда привезли, где вы начнете отбывать пожизненное заключение. Будем надеяться, это послужит сдерживающим фактором для других повитух, которые нарушают закон.
Под насмешливые возгласы Белла встала и направилась к скамье подсудимых. Все лица в зале повернулись к ней, десятки глаз смотрели на нее.
– Мама, мама, это я, Белла! – Она едва не впала в истерику при виде своей сильной матери, которую приходилось поддерживать тюремному охраннику. Напряжение было слишком велико, слезы катились по ее щекам. – Мама, я здесь! – сказала она громче.
Тесса, пребывавшая в оцепенении, медленно повернулась к дочери, и ее голубые глаза вспыхнули. Судья повысил голос, перекрикивая шумную толпу:
– К порядку, к порядку! Убирайтесь, юная леди, иначе я обвиню вас в неуважении к суду.
– Мама, я люблю тебя, – сказала Белла, протягивая к Тессе руку, которую та тут же сжала. В ней был маленький льняной мешочек, совсем маленький, чтобы кто-то со стороны мог его заметить, с двадцатью ягодами.
Пальцы Беллы обхватили сухую ладонь Тессы, такую же знакомую, как собственная. Мать пристально посмотрела на дочь, в ее глазах читались воспоминания об их прошлой жизни вместе. Белла оттеснила охранника от Тессы и заключила мать в объятия, вдыхая запах ее волос, тела. Они обе словно вернулись к очагу в Доме викария, укрываясь от бури.
– Я всегда с тобой, мама, – прошептала она.
Тесса обмякла в ее объятиях, и Белла почувствовала, как учащенное сердцебиение ее матери замедлилось. Секунду они стояли, слившись в одно целое, пока тюремные охранники не оттащили Тессу, а судья не стукнул молотком.
– Выведите эту женщину отсюда, арестуйте ее на ночь! – приказал он.
Полицейский схватил Беллу, разделив их окончательно, и она беспомощно наблюдала, как мать волокут вниз по ступенькам трибуны.
Когда офицер повел Беллу за руку через зал суда, мужчины, насмехаясь, свистели вслед и выкрикивали проклятия – кровожадные мужчины, чьим женам помогала ее мать, часто бесплатно. Оглянувшись, Белла увидела, что Уилфред Хилтон подошел к Альфи, и начала кричать. Теперь, когда Илай мертв, а она под стражей в полиции, Уилфред заявит, что он законный опекун мальчика. Белла не сомневалась в этом. Пока ее тащили вон из зала, она умоляла судью отпустить ее, запоздало извинялась, уверяла, что выполнит все, что угодно. Но когда Белла выкрикнула имя своего сына, Уилфред улыбнулся мальчику, заслонив ее от его взора, а затем спокойно взял Альфи за руку и повел прочь.
Глава двадцатая
Ванесса
Канун Нового 1970 года
– Ваша дочь когда-нибудь убегала раньше?
Ванесса посмотрела через стол на темноволосого полицейского, затем на своего сына, который с плотным шерстяным одеялом на дрожавших узких плечах молча смотрел в камин.
– Нет, – ответила она. – Ну, в определенном смысле, однажды, но это была просто дурацкая игра.
Ванесса встала и снова принялась расхаживать по комнате.
– Не могли бы вы объяснить, что произошло в тот раз, миссис Хилтон?
Она не знала, что с собой делать; она была так взвинчена, что хотелось убежать. Ванесса мчалась бы всю ночь, если бы смогла добраться до Элис. Однако бежать было некуда; ничего, кроме тупика и обжигающего комка страха в горле. Был уже час ночи, а ее дочь до сих пор отсутствовала. Метель прекратилась, сменившись безмолвной белой простыней по всей деревне, чистым холстом, покрывающим все следы. Ванесса провела в снегу почти два часа, бегая взад и вперед по дороге через деревню в поисках своей дочери, пока не замерзла настолько, что больше не чувствовала тела.
Несколько доброжелательных гостей еще бродили вокруг дома, помогая поисковой группе и возвращаясь, чтобы согреться и набраться сил. Они согревались горячими напитками, разговаривали. Ванесса понимала, что им нужно перегруппироваться, но ей хотелось, чтобы они поскорее убрались отсюда. Шум их болтовни, звон кофейных чашек приводил ее в отчаяние. Казалось, они наслаждаются драмой: «Ужасно, правда?» «Не понимаю, как это могло случиться». «Такой прекрасный ребенок, никто ведь не сделает ей ничего плохого?» Единственным звуком, который она хотела услышать, был голос Элис, – визжащий, смеющийся, хихикающий, и отсутствие дочери в доме ставило Ванессу на грань безумия.
– Не желает ли кто-нибудь еще чашечку чая или кофе?
Официантка, подходившая сегодня вечером, чтобы спросить о шампанском, с пепельно-бледным лицом топталась рядом. Она была одной из последних, кто видел Элис живой, когда Ванесса отчитывала дочь за то, что та не переоделась.
Все, о чем она заботилась целый год, чем был одержим Ричард, – эта проклятая вечеринка, дурацкое мероприятие, шоу для коллег по бизнесу, знакомых и жителей деревни. В то время как два человека, которые были для нее самыми главными, кого она любила больше всего на свете, все чаще оставались без внимания. Посмотрев в коридор, Ванесса ощутила такую ненависть к этому дому, укравшему изрядную часть ее жизни, что ей захотелось кричать, опрокинуть рождественскую елку, сорвать украшения, разбить вазы, полные кроваво-красных роз. А если эти несколько недель, когда она была отстраненной, рассеянной, сердитой и напряженной из-за декораторов и устроителей вечеринок, были ее последними днями с Элис?
– Миссис Хилтон, не могли бы вы рассказать, что случилось, когда ваша дочь сбежала в прошлый раз?
– Она не убегала! – возразила Ванесса. – Элис спряталась в домике на дереве. Это была просто глупая ссора. Дочь расстроилась, потому что я не позволила ее подруге Нелл остаться на ночь. Она собрала корзинку для пикника, положила в нее свою кошку и одеяло и, пока я готовила ужин, сбежала в домик на дереве. Я нашла ее почти сразу. Элис шесть лет, порой мы спорим, но это ничего не значит. На сей раз все по-другому. Элис не захотела бы оказаться вдали от дома, от нас, в снегу, одна.
– То есть вы охарактеризовали бы свою дочь как непослушную? – Детектив поднял голову, его авторучка замерла.
Казалось, предположение, будто Элис замыслила какую-то каверзу, является основной версией полиции, отнимающей все их время и силы. Драгоценные секунды утекали, а детективы не воспринимали это всерьез. Ванессе хотелось встряхнуть их, бросить блокноты в огонь. Послушайте меня, с Элис случилось что-то плохое, ради бога, сделайте что-нибудь!
Она старалась дышать ровно, глядя на то, как поднимаются и опускаются плечи Лео, сидевшего в кресле около очага. Ванесса понимала, что он уже должен быть в постели, но это означало бы признать, что день закончился, а вскоре наступит рассвет и страх станет ее основной эмоцией.
Только на следующий день, когда Элис не вернулась и было уже слишком поздно, полицейские признали, что она не просто капризничает, а может лежать в какой-нибудь канаве. Теперь Ванесса слышала по радио: «Шестилетняя девочка пропала без вести в небольшой деревне Кингстон недалеко от Льюиса. Она исчезла из родительского дома вчера в семь часов вечера, и с тех пор никто ее не видел». Пока детективы сидели здесь, задавая Ванессе вопрос за вопросом, жизненно важное время, когда Элис можно было найти живой, утекало, как песок сквозь песочные часы, и надежда становилась все призрачнее. С тех пор, как Ванесса в последний раз видела своего ребенка, мир вокруг словно замедлился – и голос детектива, и потрескивание огня, и часы на стене. Ванессу пугало, что ее истерика стихает; она чувствовала, что становится более спокойной и замкнутой, мозг не в состоянии справиться с переполняющими ее эмоциями и начинает отключаться.
