Надеюсь, добавила девушка, что смотритель будет свободен, чтобы показать Уиллоу помещение, где раньше находились больные туберкулезом и к которому не прикасались с тех пор, как санаторий закрылся в 1971 году.
Накинув пальто на голову, чтобы защититься от дождя, Уиллоу быстро оглядела готические башенки, остроконечные шпили и длинные узкие окна из кованого железа, смотревшие на нее сверху вниз, и поспешила ко входу. Она открыла дверь под шум голосов, звон бокалов и музыку, отбросив влажные волосы со лба. Похоже, в помещении проходила чья-то свадьба. Мимо промчались две маленькие подружки невесты. Девушка в белой рубашке с глубоким вырезом лучезарно улыбнулась ей из-за стойки администратора.
– Чем могу помочь? – спросила она.
Уиллоу огляделась по сторонам. Еще две гостьи в свадебных нарядах и шляпках промелькнули рядом.
– Меня зовут Уиллоу Джеймс. Я звонила раньше. Хотела узнать, удалось ли вам найти какие-нибудь записи о пациентах бывшего санатория?
– Извините, нет. Я поговорила с начальником, и он сообщил, что бо́льшая часть записей была уничтожена во время потопа. По-моему, они должны находиться в городском совете, но выдаются по письменному запросу, надо полагать.
– Ясно, – кивнула Уиллоу, пытаясь сдержать разочарование из-за напрасного путешествия. – Я узнавала в городском совете, и они направили меня сюда.
– Неужели? Странно. Я лучше позвоню им и скажу, что у нас нет никаких записей, чтобы никто больше зря не тратил время. Вы все еще хотите на экскурсию по санаторию? Я думала, вы за этим и приедете; нас многие люди просят.
– Да, давайте, раз уж я здесь, это было бы здорово. Если не возражаете. Извините, я не знала, что сегодня свадьба. Наверное, не самое удобное время, – добавила Уиллоу.
– Это не проблема, тут постоянно свадьбы! – Девушка улыбнулась. – Сейчас я позвоню Сэму, нашему смотрителю, он придет и проводит вас. Распишитесь вот здесь, а потом присаживайтесь и ждите. – Она передала Уиллоу книгу посетителей и ручку.
Уиллоу села в коридоре и заглянула в большой зал для приемов, где веселились множество гостей, а в углу играл струнный квартет. Не самая стильная свадьба, подумала она – множество грудей, вываливающихся из блестящих сиреневых и розовых платьев, и плохо сидящих смокингов с букетами гвоздик, – но определенно счастливая.
Раздавались взрывы смеха, и дети радостно бегали среди благодушно-подвыпивших родителей. Чем дольше Уиллоу смотрела, тем труднее ей было отвести взгляд. Там было, вероятно, человек шестьдесят или семьдесят, и, похоже, все они близко знали друг друга. Давние друзья, тети и дяди, бабушки, дедушки и внуки, сбившись в группки, тепло болтали: комфортно, счастливо, удовлетворенно. И хотя их смех был заразителен, Уиллоу ощутила боль в сердце, понимая, что являться частью большой семьи, испытывать защищенность, любовь, принадлежность к своим – нечто совершенно чуждое для нее.
– Уиллоу Джеймс? – раздался мужской голос, и она увидела невысокого, застенчивого парня лет двадцати. Длинные волнистые каштановые волосы, серая толстовка, заляпанная краской, и мешковатые джинсы, низко сидящие на бедрах.
Уиллоу вскочила и протянула руку, тепло улыбаясь:
– Приятно познакомиться.
– Я – Сэм. Слышал, вы хотите посмотреть старую больницу? – Он уже шел мимо нее к двойной двери.
– Да, это было бы здорово, спасибо! Если вы не слишком заняты. – Уиллоу подхватила свою сумку и поспешила за ним.
– Все в порядке. Мне нравится водить туда людей. – Парень говорил тихо, постоянно убирая челку со лба.
– Правда? Мне казалось, это довольно скучно, показывать людям одно и то же.
– Нет, это интересно. К этому крылу почти не прикасались с тех пор, как санаторий закрылся, там все еще стоят старые кровати и рентгеновское оборудование. Я не люблю подниматься туда по вечерам, имейте в виду, это жутковато.
– Вас часто просят показать больницу? – спросила Уиллоу, ускоряя шаг.
Они уже миновали несколько двойных дверей, свежевыкрашенные стены и недавно постеленные ковры уступили место потрескавшимся плинтусам и облупившимся обоям.
– Да, довольно часто. В основном пожилые дамы, которые были здесь пациентками в детстве. Они всегда немного ошеломлены возвращением. Я люблю слушать их истории, хотя они бывают весьма печальными. Родителям приходилось оставлять детей тут, и разрешалось навещать их только раз в месяц. – Сэм оглянулся на нее и снова поправил челку. – Мне нравятся люди постарше, с ними круто. От них не ждешь никакого дерьма.
Уиллоу благодарно улыбнулась, следуя за ним вдаль по коридору, увешанному черно-белыми фотографиями доков Портсмута.
– Некоторые гости из ресторана после закрытия бара поднимаются в старую мужскую палату, чтобы устраивать спиритические сеансы, – продолжил он. – Однажды я попробовал это и больше сроду не буду этим заниматься.
Сэм резко остановился, открывая дверь, ведущую на следующий этаж.
– Нам нужно подняться сюда – берегите голову.
– Спасибо, – кивнула Уиллоу, ступая на темную узкую лестницу.
– Свет не работает, так что смотрите, куда ставите ногу. Сейчас я включу фонарик на своем телефоне.
Уиллоу осторожно поднималась по деревянным ступенькам, скрипевшим под ногами. Наверху находился длинный узкий коридор со множеством дверей, ведущих в комнаты разного размера. Она заглянула в первую, которая была забита до потолка всяким барахлом – черными мешками для мусора, картонными коробками и пластиковыми контейнерами, до краев наполненными рождественскими украшениями и прочим имуществом. Рядом располагалась маленькая комнатка с раковиной и разбитой кафельной плиткой, осыпающейся со стен.
– Женское отделение там, дальше, – пояснил Сэм, указывая в конец коридора.
Уиллоу двинулась вперед, мимо нескольких небольших комнат, заставленных стульями, шкафами с папками и прочим хламом, пока не добралась до просторной комнаты с высокими потолками и окнами от пола до потолка, выходившими на маленькие балконы.
– Это здесь, – сказал Сэм. – Думаю, они лежали на кроватях, поставленных вдоль стен, как бы лицом друг к другу, судя по следам занавесок на потолке. Мужская палата этажом выше, но пол там – сплошная труха, так что мы не можем туда подняться.
Уиллоу увидела, что в некоторых местах потолка штанги, к каким крепились занавески вокруг кроватей, все еще держатся на штукатурке.
– В прошлом месяце я водил сюда пожилую даму. Она объяснила, что пробыла тут два года, с десяти лет. Ее кровать стояла вон там, в углу. Пока она здесь лечилась, у нее появилась хорошая подруга, которая умерла. Печальная история. Ты привыкаешь к тому, что люди умирают во сне, сказала она.
– С десяти лет? Грустно, – вздохнула Уиллоу. – У меня такое впечатление, что в те дни детям никто ничего толком не говорил.
– Да. Многие люди, кого я встречал, говорили, что они думали, будто сделали что-то не так или что родители их бросили. Никто не сказал этой женщине, почему ее родители не могут остаться с ней или когда они приедут. Она хотела увидеть могилу подруги и засвидетельствовать ей свое почтение, потому что никогда сюда больше не вернется.
