35
Хоан
День шестой
«Они хорошо выглядят», – подумал Хоан.
Красивый золотистый цвет кожи, красные губы, округлые зрелые формы, подчеркнуто модная одежда. При такой внешности они могли бы сойти за кого угодно. Жены высокопоставленных чиновников, дамы из научных кругов, творческая богема. Но никогда нельзя судить по внешнему виду. Никто другой в этом доме не вел себя по отношению к нему так по-садистски грубо, как эти две женщины.
Когда они собрались в этом доме во Франкфурте, не прошло и часа, как эти две подручные Галиба подошли к нему и плюнули ему в лицо за то, что он выдал их в лагере Меногея. Насколько Хоан мог судить, одна из фурий говорила без акцента по-немецки, а вторая по-французски, правда на диалекте, но бегло, словно была родом из Швейцарии или, может быть, из Люксембурга. Франкоговорящую он понимал лучше, как это часто бывает с каталонцами. Именно она была самой вредной не только из них двоих, но даже изо всех, вместе взятых. Когда она поначалу делала ему инъекции ботокса в лицо, то так глубоко и неловко, что он кричал бы, если бы смог. Потому что проклятая канюля, через которую постоянно вводилось лекарство, парализовала его речь и практически любые передвижения. Он мог управлять глазами и немного шевелить шеей, это все. Поэтому, когда эти женщины время от времени начинали его бить, он не мог постоять за себя.
По каким-то непонятным причинам лучше всего с ним обращался Галиб, и Хоан не мог понять почему. Разве его миссия для Галиба не была выполнена? Зачем теперь хлопотать, если проще убить его?
Мужчины вообще не разговаривали с ним. Некоторые знали только арабский язык, на котором говорили с поразительной страстью и волнением. Несколько человек было совершенно апатичных, но остальные, казалось, уже ощущали себя в раю. Он отдал бы руку, чтобы понять, о чем они говорят.
Автобус белого цвета остановился перед домом во Франкфурте ранним утром. Это был странный гибрид превосходного туристского автобуса с кондиционером, баром и всем остальным и древнего авто, единственной роскошью которого были туалет и занавески на окнах.
Когда коляску с Хоаном поставили в середину прохода, он оказался спиной вперед по ходу движения. И только две чертовы бабы, которые мучили его, сидели перед ним. Как он понял, фурии должны были во время поездки наблюдать, чтобы его состояние не изменилось.
Он избегал их взглядов. Он старался сидеть тихо, а если замечал какие-то неприятные ощущения в ногах или где-то в теле, то не реагировал, хотя иногда было очень больно. Хоан просто сидел и смотрел в заднюю часть автобуса, где два последних ряда кресел были скрыты за темной плотной занавеской.
Через несколько часов начало светать. Поток автомобилей вокруг становился все более интенсивным. Для немцев начинался обычный будничный день, и Хоан завидовал им больше, чем всегда. Насколько все было бы проще, если бы он завершил свою жизнь в волнах у Барселонеты неделю тому назад.
Когда их обгонял какой-нибудь автомобиль, он едва успевал разглядеть тех, кто сидел внутри. «Посмотрите на меня. Разве вы не видите, что тут происходит? – говорил он про себя. – Позвоните в полицию, скажите, что этот автобус кажется вам подозрительным. Разве вы не понимаете, что люди в нем едут совершать преступление? Не понимаете, что человек в коляске – их заложник?»
Только когда стало совсем светло, он обнаружил зеркало, висевшее на потолке у задней двери. На изогнутой поверхности он увидел себя и все понял. Кто же не видел специальных автобусов для перевозки инвалидов вроде этого, кто не отводил взгляда от людей, которые не в состоянии говорить и двигаться? Кто? А теперь он сам был одним из этих бедолаг, со стороны казалось, что он потерял сознание или спит. Безнадежно анонимный и беспомощный в голубой больничной одежде, которую надели на него.
«Они отводят от меня взгляд. Конечно, приятнее посмотреть на двух красивых девушек, которые сидят в конце автобуса. Проезжающие мимо женщины захотят сравнить с ними себя за те секунды, что они попадут в поле их зрения, а мужчины в автомобилях будут сравнивать их с женщинами, которые сидят рядом в машине или ждут их дома. Нет, нельзя рассчитывать на помощь автомобилистов, поэтому конец поездки предопределен. Он поедет навстречу той судьбе, которую уготовил для них Галиб».
Хоан посмотрел на отражение шофера в зеркале у задней двери автобуса. Он был маленькой точкой, и эта точка была единственным шансом, только он мог бы остановить все это. Шофер мог бы выйти на площадке отдыха автомобилистов и позвонить властям. Он мог бы остановиться. Но он всегда оставался на месте, даже если все другие выходили по естественной надобности.
Что не так с этим шофером? Неужели он не видел, что все кричит о беспределе? Неужели не понимал, что бедные парализованные женщины, сидевшие в двух других колясках в передней части автобуса, оказались здесь не по доброй воле? Что их глаза излучали страх, всеми фибрами души они кричали о помощи?
А может, ему было безразлично?
Хоан испытывал жалость к этим парализованным женщинам; когда омерзительные фурии Галиба заходили к ним в комнату, они стонали и просили о пощаде. Галиб решил, что с ними делали примерно то же самое, что и с ним. Может быть, накачивали снотворным, потому что он их совсем не слышал, когда пришел автобус и когда все занимали свои места.
И шофер автобуса, маленькая точка в зеркале, не помог им. Конечно, он был частью всего этого.
В середине второго дня, проведенного в доме во Франкфурте, фурии вывели двух бедных женщин из комнаты, где они были заперты, в ванную, где их помыли и привели в порядок. Их переодели в одежду западного образца, чтобы те не выделялись. Хоан почувствовал странную солидарность с ними, когда наконец их увидел. Прошло время, прежде чем он разобрался почему, поскольку восстановление памяти – процесс долгий.
Когда Хоан наконец понял, что две эти несчастные женщины – те самые, которых он сфотографировал вместе с Галибом на берегу в Айя-Напе, до него дошло, насколько серьезной была ситуация.
Опять возникли животрепещущие вопросы, на которые раньше он не находил ответа. Почему эти женщины с пляжа оказались здесь против своей воли, почему им давали снотворное? Почему Галиб поместил их в этот автобус? И почему он сам все еще был жив?
Очень медленно история этих беженок привела к очевидному объяснению их отчаяния. Как и в случае с другими беженцами, они поставили на кон свою жизнь, чтобы убежать из самого ужасного места в мире – Сирии. В этой измученной войной стране они стали свидетелями того, что человек видеть не должен. Они сами чуть не погибли в Средиземном море, кроме того, при самых жутких обстоятельствах потеряли близкого им человека, ставшего жертвой номер двадцать один семнадцать. Они были свидетелями того, как близкая им женщина исчезла в черной воде, а теперь они попали во Франкфурт. Когда Хоан смотрел на женщин, насквозь промокших и несчастных, на берегу рядом с Галибом, он понимал, что они стоят так не по своей воле, а позже во Франкфурте ему стало ясно, что их появление тут тоже не было делом добровольным. Поэтому обездвиженные женщины в колясках являлись его единственными союзниками в этом автобусе. Брошенные на произвол судьбы, как и он сам.
