Бесконечные коридоры пересекались с другими коридорами, вливались в новые коридоры, в просторные залы и в тесные кабинеты, где жили асбестовые привидения, чья шерсть висела белыми клочьями на потолке и трубах. Повсюду подстерегали невидимые обломки бетона, дерева и металла, они будто бы только и ждали, чтобы вонзиться в плоть при малейшем неверном шаге. Среди рухнувших стен можно было переломать ноги, провалиться в глубокую дыру и свернуть себе шею, и узкий лучик фонарика не спасал ее от всех этих ловушек.
После двух часов блужданий, с окровавленным коленом и глубокой раной на щеке, Варан села среди обломков и стала уговаривать себя повернуть назад, несмотря на риск заблудиться окончательно. Она представила, как семья узнает о ее смерти, подумала о коллегах и о минуте молчания в офисе, о накопившихся мейлах, о любовнике, которому придется скрывать свое горе, о японских кленах на террасе, о романе, который она дочитала лишь до середины, и о цветах, которые муж выберет для похорон. Она погасила фонарик, закрыла глаза и впервые за много лет начала молиться.
Но в задушевную беседу с Богом вмешалось назойливое воспоминание. Однажды утром на собрании руководства новая сотрудница банка предложила вдвое сократить инвестиции в ископаемое топливо, чтобы постепенно перейти на экологичные источники энергии.
Варан нацарапала записку и сунула ее соседу: «Если новенькая не любит деньги, пусть не отбивает аппетит другим». Сосед ответил: «Пусть жует киноа и ездит на электровелосипеде, если ей так хочется!» И оба засмеялись.
После этого внезапного осознания Варан подумала, что ее похититель был прав. За всю карьеру у нее была тысяча возможностей поступить правильно, но она предпочла разбогатеть. И вот она богата, но это никак не поможет ей выжить здесь, в чреве Нормандии. Она умрет от голода, жажды или истощения, в пыли и грязи, на глубине тридцати метров под землей.
И в это мгновение Варан поняла, что различает свои пальцы.
Потом разглядела блики от металлической балки, зажатой между стен. Наконец возникли очертания коридора. Она решила, что это глаза привыкают к темноте, но заметила вдалеке слабое свечение. Где-то там утренняя заря пробивала к ней дорогу. Надежда придала мужества, и она пролезла под балкой, сдирая кожу с рук, протиснулась между камнями, выбралась из-под обломков, а утро все ярче освещало путь.
За поворотом показался долгожданный выход. Большая неровная дыра, в которой ослепительно сияло солнце. Варан взялась левой рукой за выступ на стене, и тот, словно нить Ариадны, шаг за шагом вывел ее на свет. Двигалась она уверенно, поэтому заметила провал в полу лишь в последний миг. Падая, она раскинула руки в стороны, отчаянно пытаясь за что-нибудь ухватиться. Левая рука уперлась в гладкую стену, а в правую вонзился торчащий из камня ржавый металлический крюк и пробил ладонь. Сесилия Варан повисла над пропастью глубиной в двадцать пять метров.
На этой военной базе повсюду были запасные выходы. Иногда они вели в поля за километр от самой базы, иногда в подвал какого-нибудь дома, но некоторые были прорублены прямо в скале, и военные по веревочной лестнице могли спуститься на берег моря. Но у Варан лестницы не было. Мелькнула мысль спрыгнуть, хотя это означало переломать все кости, и она отогнала ее.
Когда страх рассеялся, пришла боль. Стиснув зубы, Варан дернула пробитой рукой, чтобы освободиться от металлического стержня. Она истекала кровью, и полоска ткани, которую она оторвала от нижней части блузки и обернула вокруг раны, тут же стала липкой. Еще немного, и она потеряет сознание. Она сделала все, что могла. По крайней мере, пыталась. Варан рухнула на землю и стала смотреть на бескрайнее море. Солнце согревало ей лицо, и слезы, которые катились по грязным щекам, казались холодными. Она умрет спокойно, с достоинством, без драматических рыданий и криков отчаяния.
Дыхание замедлилось, тело расслабилось, она погрузилась в оцепенение, почти восхитительное, и закрыла глаза.
В мире
Путешествие в страну абсурда.
Первый этап
Париж. Двадцатый округ.
Начальная школа Левер
Директриса в недоумении положила трубку. Второй раз за неделю она получила от участкового инспектора один и тот же тревожный сигнал: «Поберегите детей».
Школа, которой она руководила уже восемь лет, стояла на небольшой улице с тупиком. Весь квартал жил по школьному звонку, от перемены до перемены, от открытия до закрытия дверей.
Директриса посмотрела в окно. На перемене в десять утра неутомимые дети, словно кометы, носились из одного конца игровой площадки в другой. Их энергия сама по себе уже изматывала присматривавших за ними взрослых. Директриса подошла к учителям, один из которых спрятал сигарету за спиной.
– Я только что говорила с инспектором. У нас снова тревога. Так что никакого бега, прыжков, игр с мячом и тому подобного
[60]. В полдень и в три часа тоже никаких перемен на улице. Для их безопасности остаемся в школе.
Учитель с сигаретой ссутулился.
– Для их безопасности? Мы и дня не смогли удержать социальную дистанцию из-за ковида, как мы им запретим бегать и прыгать? Вот лично вы знаете, как обездвижить этих бесенят? Вооружите нас дротиками с транквилизаторами?
– Ну хватит, это же не слонята какие-нибудь, – сказала директриса. – Справимся. Усадим их в большом зале, я принесу телевизор, и поставим им мультфильмы.
Учитель физкультуры в спортивном костюме надулся:
– Я так понимаю, что целый день буду сидеть без дела?
– И завтра тоже, скорее всего, учитывая прогнозы «Эрпариф»
[61]. Добавим уроков музыки или рисования. А пока соберите мячи и отведите детей в класс.
– А что мы им скажем? – заволновалась молоденькая учительница музыки, новичок как в школе, так и в профессии.
– Не знаю, – бессильно выдохнула директриса. – Скажите, что над Парижем висит смог, что мы дышим микрочастицами и что если они будут скакать, то в лучшем случае потеряют сознание, а в худшем – повредят легкие и умрут в тридцать пять лет. И еще скажите, пусть привыкают к этому и начинают представлять себе жизнь в респираторе. Это должно удовлетворить их любопытство.
Директриса, без нескольких лет пенсионерка, уставшая от мира, что оставляла детям, ушла к себе в подавленном настроении.
– Я же не могу им прямо так и сказать? – спросила взволнованная учительница.
– Само собой, – ответил физрук. – Ты им и о загрязнении ничего не говори. Хочешь, чтобы у них кошмары начались? А вообще, я пошел домой, раз физкультуры не будет. Скажешь им, что я приболел.
