Время поджимало. Аттал повернулся к журналистам и заговорил быстрее:
– Неудивительно, что их положение на бирже стабильно, хотя нет никакой тайны в том, что полторы тысячи известных дочерних компаний расположены в странах с минимальными налогами
[80]. Именно потому, что эти компании боятся потерять деньги, акции, дивиденды и монополию, перехода на экологичные виды топлива не происходит. Все это знают, но ни государство, ни суды их не наказывают. Экономика и экология тесно связаны, их будущее – наше будущее, но на экономику вы повлиять не можете, а в отношении экологии бездействуете. О каком правосудии может идти речь, если руководителей этих крупных компаний не волнует ущерб, который они наносят экологии? Еще раз позволю себе выразить удивление: вы так долго попустительствовали этому – и вам же дали право судить это дело?
Председатель был взбешен, и это было заметно из каждого уголка просторного зала.
– Наглостью и неподобающим поведением в этом суде еще не выиграли ни одно дело, мэтр, – сердито сказал он.
Затем повернулся к Солалу, невозмутимому и молчаливому, и продолжил:
– Обсуждалось ли это с вашим клиентом? Согласен ли он с таким подходом?
Аттал и Виржиль обменялись короткими взглядами. Лишь они и Лоренцо Герда знали, что сюрпризы для суда только начинаются.
– Более того, ваша честь. Эти слова по большей части принадлежат моему клиенту.
– И как скоро вы думаете перейти к фактам? Время уже за полночь, а вы даже не коснулись сути вопроса.
– К сожалению, не скоро. У меня еще целая глава.
– И что же там? – удрученно спросил судья.
– Я собираюсь обвинить государство и особенно его главу.
Председатель суда медленно выдохнул, чтобы не взорваться. Сохранять бесстрастность, к которой обязывало его положение, нередко бывало тяжело. В частности, сегодня.
– Соблаговолите подойти, мэтр, – сказал он, еле сдерживаясь.
Аттал подошел к председателю, тот наклонился к нему и тихо произнес:
– Вы здесь не для того, чтобы нападать на правосудие и тем более на главу государства, а чтобы защищать Виржиля Солала, помните?
– Я приду к этому, уверяю вас.
– Тем не менее мне трудно понять ход ваших мыслей. Я должен оставаться беспристрастным и не говорить вам этого, но все же советую выбрать более традиционную защиту.
Аттал, казалось, задумался над его словами, отвернулся, сделал вид, что колеблется, глядя поочередно на Герда и Солала, затем посмотрел на часы:
– Возможно, вы правы, ваша честь. Тогда я попрошу вас продолжить слушания завтра, учитывая столь поздний час.
Не имея возможности отказаться и желая положить конец этой неловкой ситуации, председатель суда объявил, что судебное разбирательство будет продолжено на следующий день.
* * *
К Виржилю Солалу, который уже доказал, что способен похитить полицейского средь бела дня в центре города, на площади, оцепленной силами правопорядка, применили особые меры – вывод из зала суда, достойный врага государства. Его вывели через тайный подвал, посадили в бронированный автомобиль для перевозки заключенных и вывезли по немноголюдной набережной Орлож.
Журналисты знали об этом служебном выходе, но также понимали, что доступ к нему запрещен и что даже самый мощный объектив сфотографирует лишь затемненное окно тюремного броневика, окруженного мотоциклистами и двумя группами спецназа. Поэтому они собрались на нижних ступенях с другой стороны здания суда и принялись ждать адвокатов.
Герда и Аттал появились на улице вместе с командой обвинителей, которые привыкли быть в центре внимания. Репортеры на мгновение замешкались. Но быстро сориентировались и обступили адвокатов.
Лоренцо Герда незаметно удалился, оставив молодого Фабьена Аттала отвечать на вопросы и позировать для фотографов, вспышками освещающих в ночи позолоту Дворца правосудия. Прислонившись к огромной белокаменной колонне фронтона, он решил проверить, что пишут в Интернете про четвертый день слушаний. Один из обвинителей, которого Герда часто встречал, когда еще занимался уголовным правом, подошел и протянул руку.
– Прервать собственную защиту – это что-то новенькое, – сказал он. – Но я хорошо тебя знаю и понимаю, что это не случайно. Чем дольше идет процесс, тем больше о нем говорят, я прав?
– Огласка – великая вещь, дорогой коллега.
– В любом случае дело проигрышное, но защиту вы ведете красиво, ничего не скажешь.
– Красота не всегда на стороне победителя, тут я с тобой согласен, но она, по крайней мере, на стороне чести. И Аттал вас еще удивит.
– Жду с нетерпением. Скажи-ка, чем ты своего жеребеночка кормишь?
– Правыми делами. Попробуй как-нибудь.
В нескольких метрах от них на бульваре дю Пале, за ажурными воротами и плотным кордоном безопасности, чернела огромная толпа. Сорок тысяч человек заполонили весь остров Сите, от берегов Сены до собора Парижской Богоматери в лесах; люди стояли даже за площадью Сен-Мишель. Самых первых панд арестовали под предлогом того, что на них были маски – знак принадлежности к «Гринвару», но, поняв, что панд меньше не станет, патрульные отказались от идеи без нужды заполнять камеры окрестных полицейских участков.
Перед фонтаном Сен-Мишель и его поверженным демоном поставили на землю тысячи зажженных свечей. Мелани Модис подняла повыше мобильник, чтобы сфотографировать мирных демонстрантов и в центре них группу студентов с красочными транспарантами «Greenwar». Там была и девушка в красной футболке с изображением ныне знаменитого и обожаемого психолога-криминалиста, которая, как говорят, спасла Виржиля Солала.
Довольная снимком, Мелани добавила к нему комментарий и отправила Диане.
«Я знаю, что ты не любишь толпу, но тебе надо это видеть. Я так горжусь тобой. Папе привет».
29
Парижский Дворец правосудия.
Суд присяжных, зал Вольтера.
«Тоталь» / «Сосьете женераль» /
Государственная прокуратура
против Виржиля Солала («Гринвар»).
День 5. Первая часть
По осунувшемуся лицу председателя суда было заметно, что ночь он провел ужасно. Он искренне надеялся, что Фабьен Аттал спал лучше, что утро вечера мудренее и что пыл молодого адвоката поугас. Исполненный этой надежды, он подозвал Аттала, прежде чем начать новый день судебного разбирательства.
