Он вдохнул и выдохнул, заставляя себя успокоиться и отгоняя пораженческие мысли. Голоса были подсчитаны, и теперь шла окончательная проверка магистратом. Пути назад не было. Как говорили философы, каждый выбор ведет к другому и еще одному, но никто никогда не узнает, что могло бы быть при ином выборе. Иначе все люди были бы такими же мудрыми, как Гомер.
Магистрат поклонился должностным лицам собрания и вернулся на свое место. Присяжные тоже замерли, ожидая своего вердикта, так как еще не знали, каким он будет.
– Двести шестьдесят четыре на сто тридцать шесть, решение против Мильтиада. Обвинение доказано. Вердикт – виновен.
Тишина мгновенно сменилась шумом: кто-то из присяжных ругался себе под нос, кто-то аплодировал, кто-то хлопал приятеля по спине. Приговор не подлежал обжалованию, и теперь жизнь Мильтиада висела на волоске.
– Он твой, – сказал Эпикл, повышая голос, чтобы друг услышал его. – Ну что, ты проявишь милосердие?
Ксантипп пристально посмотрел на него и покачал головой:
– Если бы он только проиграл битву, я бы так и сделал. Но за то, что взял персидское серебро, не могу. Мою жену и детей продали бы в рабство вместе со всем остальным. Результат может быть только один.
Последняя часть судебного разбирательства сводилась к тонкой игре с целью выработки приемлемого для сторон приговора и уточнения деталей. Обе стороны предлагали свое решение, и присяжные путем поднятия руки выбирали одно из них. Ксантипп прикусил губу, размышляя. Слишком суровый приговор мог подтолкнуть присяжных к варианту, предложенному защитой Мильтиада. Конечно, у защиты была та же проблема. Предложи Мильтиад слишком легкое наказание, и присяжные могут качнуться к более суровому. Мужчинам нравится видеть кровь, так что преимущество было за Ксантиппом.
Когда судья закончил совещаться и повернулся к нему, Ксантипп не колебался.
– За высокомерие, за гибель тысяч людей и потерю флота для Афин наказанием должна быть смерть. Я предлагаю проявить милосердие к этому человеку выбором способа казни, поэтому попрошу умертвить его ножом, а тело передать семье для погребальных почестей.
Среди присяжных прошелестел одобрительный ропот, кто-то кивнул. Ксантипп избежал ловушки и не стал просить о слишком жестоком конце: чтобы Мильтиада выпороли до смерти или привязали к доске на городской стене, чтобы стихии и жажда растянули его агонию на несколько дней.
Ксантипп сел на свое место, а Мильтиад пытался подняться. Он был бледен, и на земле там, где падали, стекая с его носа и подбородка капли пота, появились темные пятна. Борьба со слабостью закончилась поражением, и Мильтиад, не сумев подняться на ноги, притянул сына к себе и яростно зашептал ему на ухо. Кимон в ответ спросил его о чем-то, но затем кивнул. Рот его сжался в тонкую линию.
– В знак признания заслуг моего отца перед этим городом мы просим тюремного заключения на три месяца и штрафа… штрафа в размере пятидесяти талантов.
У Ксантиппа перехватило горло от изумления – это же огромные деньги. Один талант серебра равнялся шести тысячам драхм – работник мог заработать столько за десять лет. Пятьдесят талантов – сумма, способная шокировать присяжных и заставить их пересмотреть свое решение. Говорили, что в Афинах насчитывается десять тысяч домов. Каждое домашнее хозяйство получило бы при таком штрафе двухнедельный заработок! Ксантипп почувствовал, как сжалось сердце. Другой вариант – купить корабли на замену потерянным Мильтиадом. В любом случае богатств у семьи хватало. Учитывая, что короткий срок в тюрьме удовлетворял самых суровых критиков, предложение было хорошо просчитано. Ксантиппу не нужно было оглядываться на Эпикла, чтобы понять – Мильтиад будет жить.
Второе голосование закончилось быстро. Присяжные согласились со штрафом и тюремным заключением. Судья испытал огромное облегчение и просиял, глядя на них. Суд закончился без особых церемоний. Каждый присяжный получил за дневную службу жетон, который можно было обменять на пять оболов.
События того дня на скале Ареса были достаточной платой, подумал Ксантипп. Люди вернутся домой и расскажут женам и друзьям все до мельчайших подробностей. Он заметил, как Эпикл резко вскинул голову, и, повернувшись, увидел, что сын Мильтиада подошел и стоит за его спиной. В этот момент Ксантипп понял, что нажил себе не одного врага. Эпикл без лишних движений встал так, чтобы при необходимости блокировать нападение, но ни он, ни Ксантипп не боялись безбородого молодого человека, каким бы сильным ни был Кимон.
– Пятьдесят талантов, – сказал Ксантипп. – В Афинах не много семей, которые могли бы заплатить такую сумму.
Кимон пожал могучими плечами и, скривив рот, сжал кулаки, но руки держал опущенными. Наблюдавшие за этой маленькой сценой с интересом гадали, перейдут ли стороны к обмену ударами или удовольствуются оскорблениями. Такое иногда случалось. Эпикл поднял палец, подзывая стоявшего поблизости скифского лучника.
– За жизнь моего отца? – уточнил Кимон. – Это часть моего наследства, но я готов уплатить этот штраф.
– Суд подходит к концу, – сказал ему Эпикл. – Твой отец поправится в камере. Он выйдет на свободу здоровым и сильным. Всего тебе хорошего, Кимон. Позаботься о Мильтиаде.
– Не указывай, что я должен делать, – рыкнул Кимон.
Ксантипп подумал, что молодой человек может взорваться, и приготовился встретить его прямой рукой, но появившиеся внезапно скифы встали между ними, грубо приказав всем сойти со скалы и заняться своими делами. Момент напряжения растворился в суете расходящейся толпы.
Ксантипп наблюдал за тем, как помогали спускаться Мильтиаду: он шел шаг за шагом, опираясь на плечо сына.
– Как трогательно видеть такую преданность, – сказал Эпикл. – Что ж, ты выиграл пятьдесят талантов для города. Может быть, ты хотел не такого исхода, но это в любом случае своего рода справедливость.
Ксантипп заставил себя улыбнуться лучникам, которые стояли вокруг них, но не осмеливались поторопить марафономаха прикосновением.
– Я бы перекусил – спелый инжир, немного рыбы, что-нибудь легкое – живот бурчит.
Эпикл хлопнул его по плечу:
– Тебе надо пойти домой. Повидаться с Агаристой.
Он увидел, как нахмурился друг, но объяснять, что случилось, не стал.
– Ты выиграл, Ксантипп! Ей хочется узнать, как все закончилось.
Ксантипп не ответил, но в его выпяченном вперед подбородке чувствовалось какое-то странное упрямство. Эпикл вздохнул и сдался. Ему нравилась молодая женщина, на которой женился Ксантипп, и его огорчало, что между ними что-то произошло.
– Ты видел, как уходил Фемистокл? – спросил Эпикл.
Ксантипп покачал головой. Ареопаг уже остался позади, и друзья направились к агоре, где обычная рыночная суета уже поутихла. Присяжные со всего города стекались туда, чтобы обсудить судебные тяжбы, которые им довелось наблюдать, и заодно чем-нибудь перекусить.
