– Он выглядел не слишком довольным, хотя часть этого серебра может пойти на оснащение кораблей, которые мы строим. Ему бы радоваться. В конце концов, Мильтиад уже не любимый сын собрания. Его звезда упала – с поражением на Паросе, ранением, а теперь еще и судом. Никакой угрозы для Фемистокла он не представлял, по крайней мере сейчас.
– Думаешь, я поэтому сделал то, что сделал? – спросил Ксантипп, взглянув на него. – Я уже назвал тебе причину. И я ничем не обязан Фемистоклу.
Эпикл не стал спорить и только пожал плечами, хотя и подозревал, что на самом деле все гораздо сложнее. Причины любого поступка редко бывают просты, как не бывают просты мужчины и женщины.
Все еще сердясь, Ксантипп остановился на краю агоры со словами:
– Дальше без меня.
– Но я не хотел сказать, что ты один из его людей… – попытался объяснить Эпикл.
– Нет. Ты прав. Я давненько не видел Агаристу. Мне нужно пойти к ней… и к детям.
В таком настроении спорить с ним было бесполезно. Эпикл знал, когда Ксантиппу нужно побыть одному, вдали от толпы, поэтому кивнул. Они коротко попрощались, по-дружески тепло пожав руки. Эпикл посмотрел Ксантиппу вслед, а потом направился к рынку, куда его влекли запахи жареной рыбы и оливковой пасты.
Глава 18
Ксантипп направился к загородному дому, чувствуя, как понемногу расслабляется спина и уходит напряжение из мышц. Колено окрепло и уже почти не болело. Он шел по дороге, не привлекая ничьего внимания. Никто – по крайней мере, насколько он мог судить – не обернулся посмотреть на него. Он смог раствориться среди торговцев, спешащих как в город, так и из него, чтобы продать товары или подать заявление на получение гражданства. Если хотя бы один из родителей был афинянином по рождению, этого было достаточно, чтобы признать человека гражданином, а где именно появились на свет сыновья и дочери, значения не имело. С возрастанием угрозы нападения персов на Ионию начался постоянный поток семей, прибывающих на торговых судах со всем своим имуществом на спине. Кто-то начинал новую жизнь в городе, кто-то умирал с голоду, кто-то попадал в рабство. Многие еще до конца года оказывались в услужении у новых хозяев, но для тех, кто усердно работал и обладал практическими навыками, другого такого места не было нигде в мире.
Ксантипп постучал в железные ворота и подождал, пока слуга его жены посмотрит через щель. Двое рабов оглядели улицу, прежде чем открыть дверь. Предосторожность показалась ему излишней, хотя в городе и ощущалось настроение, которое его беспокоило, – что-то вроде гнева, или разочарования, или страха, что выглядело почти одинаково.
Услышав, что муж вернулся, Агариста выбежала ему навстречу. Она появилась в белом платье, отороченном толстой зеленой лентой, как будто вокруг нее обвилась змея. Ей было двадцать пять лет, и ее гладкая кожа не знала морщин. Однако выражение ее лица омрачал затаенный страх – что скажет муж? Они не обменялись ни словом с тех пор, как три дня назад он нашел ее истекающей кровью.
– Спасибо, что вернулся, Ксантипп, – произнесла она дрожащим голосом. – Суд прошел хорошо?
– Полагаю, тебе уже сказали, – ответил он.
В ее глазах полыхнул гнев. Она наклонила голову, на мгновение прикусив нижнюю губу, словно сдерживая слова, а затем все-таки произнесла их вслух:
– Ты все еще злишься на меня? Ведь так? Так что, разведешься со мной? Или заставишь меня терпеть твое отсутствие еще несколько дней, пока тебя гложет злость? Мне очень жаль! Я уже сказала! Ты прочитал письмо, которое я отправила?
Ксантипп покачал головой, и она раздраженно всплеснула руками:
– Я пыталась извиниться, но что сделано, того не переделаешь. Я не могу вернуться в прошлое.
Он взял ее за руку и, не обращая внимания на тихий вздох, который она издала, силой повел ее в свою комнату и пинком захлопнул дверь, ведущую в галерею и дальше в сад. Конечно, где-то поблизости будут рабы. И не приходилось сомневаться, что Маний придумал бы какой-нибудь предлог, чтобы постучать в дверь и проверить, не требуется ли госпоже его присутствие. В данный момент они были одни – насколько позволяли обстоятельства.
Ксантипп отпустил руку жены. Агариста потерла ее, а когда повернулась к нему, он увидел бледные следы от своих пальцев у нее на коже. И понял, что она боится. Жена дрожала от страха, как мальчишка перед первой битвой. Он же изо всех сил старался сдержать вспыхнувший в нем гнев.
– Значит, ты была беременна? – спросил он. – Надо полагать, именно поэтому ты и выпила тот напиток.
Она молча кивнула.
– Ты лишила меня ребенка. Возможно, еще одного сына. И ты едва не умерла. Ты хоть представляешь, как близко я был к тому, чтобы потерять тебя? Из-за чего? Неужели это такое бремя – быть матерью для своих детей? Выносить еще одного? Я тебя не понимаю!
– Ты не знаешь, каково это, – тихо сказала она. – Когда тебя распирает изнутри, когда ты такая разбухшая. Я пережила это три раза! Я подарила тебе двух сыновей и дочь – этого достаточно! Каждый из них растягивал и терзал меня. Ты понятия не имеешь об этом. Меня месяцами рвало так сильно, что вся кожа на теле была в мелких пятнышках. И я это сделала! Я выносила их и родила. Неужели так трудно понять, что я хочу прожить еще год, или два, или три, не проходя через все это снова? Что я хочу вырастить тех, кто у меня есть, а не видеть, как мои груди снова наполняются молоком, как растягивается кожа, не мучиться от боли в спине? Я выполнила свой долг.
– А ты уверена, что была беременна? – прошептал он, разглядывая ее живот.
Она кивнула, пряча злость и страх.
– Если бы ты сказала мне, я мог бы завести любовницу, чтобы она рожала мне детей. Даже у Эпикла есть…
– Они не были бы твоими наследниками, – возразила Агариста. – Или соперничали бы с Арифроном и Периклом за твое наследство. Или ты попытался бы отстранить меня и жениться на ней! Зачем мне это? – Она всхлипнула, и слезы потекли ручьем. – Мне жаль, Ксантипп. Я сожалею о том, что сделала. Я просто хотела всего лишь год или два не рожать. Я пила этот настой раз десять, только с более сильным кровотечением… Пожалуйста, не смотри на меня так.
– Интересно, сколько моих детей ты сгубила, – сказал он. – Я вернусь в город, Агариста. Иначе убью тебя, если останусь здесь.
– Пожалуйста, не уходи. Просто останься и поговори со мной. Мне так жаль!
Она попыталась обнять его, но он оттолкнул ее грубее, чем намеревался, и она споткнулась о стол. В дверь за его спиной тут же постучали. Ксантипп взял себя в руки. Не мальчик, чтобы поддаваться страстям. Он повернулся, чтобы открыть дверь, и наткнулся на Мания с корзиной. Старик озабоченно смотрел мимо него.
– Хозяйка попросила принести ей фрукты, – пояснил Маний.
Ксантипп кивнул в ответ на эту ложь, взял апельсин и понюхал его, сделав глубокий вдох.
– Хорошо. Я здесь закончил, – сказал он и, уходя, не оглянулся, но услышал тихие, сдавленные всхлипы Агаристы.
