Фемистокл задавался вопросом: не результатом ли этого было их высокомерие? Не все могли быть хозяевами.
Он видел, как спартанец Клеомброт одобрительно, что бы тот ни пробормотал, хлопает по плечу другого грека. В группе спартанцев было что-то скрытое, хотя вся группа состояла из четверых. Да, это были крепкие, внушающие уважение мужчины, но такими же были и многие другие, по крайней мере те, кто знал жизнь, полную тяжелого физического труда. Фемистокл заметил на руках у каждого спартанца сетку бледных шрамов, свидетельствующую о тысячах часов, проведенных на тренировочном поле или, возможно, в серьезных схватках.
Клеомброту, худощавому, с могучими плечами, младшему брату военного царя Спарты, было, наверное, лет сорок или пятьдесят. С самим царем Леонидом, имя которого означало «сын льва», Фемистокл никогда не встречался. Тот факт, что Леонид послал на переговоры члена своей семьи, Фемистокл считал знаком доверия. У спартанцев было два царя, каждый из которых служил противовесом другому. Это не была совсем уж тирания, но и далеко не демократия со свободным голосованием в собрании. Фемистокл знал, что, по мнению спартанцев, Афины управляются толпой и город живет в постоянных спорах и хаосе. Отчасти так оно и было. Сам же он представлял Спарту как отсталую страну, угрюмый военный лагерь, где нет места радости и где женщинам позволено бегать вместе с мужчинами.
Почувствовав его пристальный взгляд, Клеомброт поднял голову и вскинул брови в безмолвном вопросе, спокойный и невозмутимый. Фемистокл кивнул, отдавая мужчине честь. Предполагалось, что Клеомброт может говорить от имени брата. У него тоже были шрамы на руках, которые выглядели бледными на фоне сильного загара от жизни, проведенной на открытом воздухе. Фемистокл понимал, что это спартанцы-ветераны, сражавшиеся с врагами и выжившие. Они были ему нужны.
Блюда наконец убрали, и слуги удалились. Так приказал Фемистокл, и он же привел своих домашних рабов, чтобы они обслуживали тех, кому требовалось больше вина, винограда или инжира. Он поднялся со своего места, и тишина наступила довольно быстро. Целый день они обсуждали, что будут делать, но он чувствовал, что убедил не всех. Самое главное, что спартанцы еще не обозначили свою позицию. Одно дело присутствовать на встрече представителей греческих государств, созванной Афинами в рамках перемирия, и совсем другое – согласиться последовать за ними на войну.
Фемистокл прочистил горло и обратился к гостям:
– Я говорил с вами как в группах, так и по отдельности. Я делился данными нашей разведки, которые попадали в Афины на рыбацких лодках, в сообщениях от доверенных торговцев, от лазутчиков и друзей на Ионическом побережье. Думаю, вы уже знаете, что Афинское собрание никогда бы не направило этот призыв, если бы мы не понимали, что угроза действительно серьезная, реальная… и близкая.
Его слушали, ловя каждое слово, и даже скамьи не скрипели.
– Судьба Греции будет решена в этой комнате, – сказал Фемистокл. – Я бы хотел, чтобы это было преувеличением, но мы знаем, что персы приближаются. Единственная причина, по которой они не выступали раньше, заключалась в том, что на подавление восстаний требовалось время. Вы знаете, как повел себя царь Ксеркс. Тысячи убитых – в Египте, в Ливии, в ионических городах. Восстание распространилось далеко, и в какой-то момент мы подумали, что Персия может даже развалиться. – Он покачал головой. – Этому не суждено было сбыться. Ксеркс связал их вместе еще крепче, чем раньше. Царь молод и так же безжалостен, как и его род. В его поступках видна намеренная жестокость. В каждом отчете, который поступает к нам, говорится одно и то же. В Персии снова воцарился мир, пока высыхают кровь и слезы.
Кто-то наклонился к соседу, прошептал несколько слов – в ответ раздался смешок.
Фемистокл кивнул и улыбнулся:
– Афиняне. Любят поговорить. Это у нас в крови, хотя я сражался при Марафоне.
Коринфянин покраснел оттого, что его выделили, но кивнул.
По крайней мере, он пришел.
– Я сталкивался с персами на поле боя, – напомнил Фемистокл. – Мы еще несколько месяцев спустя продолжали находить драгоценности или пластинки золота и серебра. Даже их мертвые несли на себе целые состояния. Мы развели большой костер, чтобы сжечь тела, и мальчишки долго еще просеивали пепел в поисках капелек золота и приносили находки в город.
– Они сражались храбро? – крикнул кто-то из аркадской группы.
В этой комнате чувствовалась тоска по юмору. Мужчинам нужна крепкая шутка, когда из новостей – только плохие.
Фемистокл на мгновение задумался над ответом и решил сказать простую правду:
– Достаточно храбро.
Улыбка растаяла на лице аркадца.
– Они хорошо держали строй, – пояснил Фемистокл, – и не сломались, хотя море было у них за спиной. Их царь наблюдал с холма, но мы его не видели. Возможно, поэтому они не могли убежать. Нам пришлось убить их всех.
Он заметил, что спартанцы подняли глаза и наблюдают за ним. Клеомброт хорошо знал, что его люди не успели вовремя добраться до Марафона. Фемистокл и Аристид вышли им навстречу на следующий день, когда они наконец прибыли, совершив форсированный марш в течение двух дней и ночей без отдыха. От вида пыли и пота на доспехах спартанцев Фемистокл подавил зарождавшийся в его горле смех, чему был только благодарен. Более того, в их глазах он заметил похожий на безумный блеск. Опоздание было для них сродни поражению. Никакая колкость, которую он мог бы отпустить в их адрес, не задела бы их сильнее, чем их собственный стыд, но они все равно ничего бы не забыли. Фемистокл содрогнулся, вспомнив выражение их лиц. Люди, сидевшие с Клеомбротом, были одной породы – бешеные псы, наделенные человеческой волей и дисциплиной. Они внушали ужас, и он был рад, что они под одной с ним крышей и против общего врага.
– От камней и стрел нас защитили щиты. Не все из вас пользуются копьями такой длины, как афинские, но они хороши. Персы сражались храбро, но у них не было своих гоплонов. Если они придут в тех же доспехах и с тем же оружием, я готов поставить каждую драхму, которую смогу заработать или одолжить, на то, что мы победим их.
Люди заулыбались и закивали. Несколько человек, наклонившись друг к другу, заговорили о чем-то. Фемистокл снова откашлялся. Греки, такой народ! Он любил их, но дай им волю, и они заболтают человека до смерти, афинянин он или нет.
– У меня есть две причины сомневаться в собственном суждении. Между нами, мы можем выставить… сколько? Афины предложат двести кораблей, восемьсот лучников… восемь тысяч гоплитов. Может ли Спарта дать столько же?
Он ждал. Спартанцы неохотно кивнули. Обычно они умалчивали о сильных сторонах своей армии, но ему нужно было знать. Фемистокл постарался скрыть облегчение.
– Остальные, как я понимаю, могут выставить сообща тридцать или сорок тысяч – не более того. Не все будут вооружены и экипированы полностью, как гоплиты, и много будет неопытных. Всех вместе мы наберем тысяч шестьдесят, может быть, семьдесят эллинов.
