– Не важно, – махнул рукой Ксеркс. – Пусть видят и боятся меня. Они поглумились над моим посланником, передавшим им мое предложение стать данниками. Возможно, они сожалеют об этом теперь, когда пришел я сам!
Он поднялся на ноги и стоял, покачиваясь. Мардоний почувствовал холодный ужас. Если излишества доведут царя до обморока, военачальник не сможет прикоснуться к нему, даже чтобы подхватить при падении. А если он будет стоять в стороне и ничего не делать, то может поплатиться жизнью. Уж лучше пасть ниц на застеленном холстом полу.
Никто, однако, не упал. Погруженный в фантазии, царь усмехнулся:
– Не трогай их разведчиков, Мардоний. Пусть сообщают обо мне любые новости, какие пожелают. Я хочу, чтобы они знали, чтобы боялись. Я хочу, чтобы они почувствовали, как дрожит земля! А теперь я вернусь на корабль, а ты вернешься к своим людям. Держи мои корабли в поле зрения! Мы их сметем…
Ксеркс махнул раздраженно рукой, не найдя подходящих слов, и хлопнул в ладоши. Лицо его приняло мстительное выражение, обнажив мелкие белые зубы.
– Нет… – решил он. – Мы сокрушим их, раздавим.
Царь Спарты Леонид на ходу потянулся, увеличивая темп, чувствуя, как расслабляются конечности и стихает боль в бедре от старой травмы. В пятьдесят лет он гордился своей силой и физической готовностью, хотя и не присоединялся к тем глупцам, которые отрицают влияние возраста на человека. Ему нравилось идти быстрым шагом по дороге в развевающемся красном плаще. Его щит, меч и копье несли илоты. Это были люди меньшего, чем спартанский царь, роста, мелкие и слабые, представители народа, пребывающего в рабстве с начала человеческой истории. Сотни из них, как гончие, бежали за его войском, неся боевое снаряжение.
Само войско состояло из трех сотен воинов. Еще утром они негромко переговаривались, но, по мере того как день клонился к закату, мрачное настроение битвы овладевало ими, заглушая смех и разговоры о пустяках. Впереди медленно поднимались бурые и зеленые горы, справа темнела синяя полоса моря. Накануне вечером, пройдя два дня маршем из Спарты и преодолев заставы на перешейке, они достигли города Платея. Там к ним присоединились местные жители, побежавшие при появлении спартанцев за оружием и доспехами. Другие пошли за колонной, как только заметили красные трибомы.
Оглянувшись, Леонид увидел Демофила из Феспии с семью сотнями воинов. Эти сами несли свои копья, поскольку никакие илоты на них никогда не работали. Демофил благоговел перед спартанским царем, как и должно быть. Леонид не сказал ему ни о том, что ждет впереди, ни о том, что к ним не присоединится большая армия Спарты. Оставляя за спиной пройденные стадии, Леонид поймал себя на том, что сжимает пальцы в кулак. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы расслабиться.
Жрецы были близки к тому, чтобы заставить Леонида нарушить слово, данное афинянам его братом. Когда они сказали, что нельзя выступить против персов, пока не закончится праздник, Леонид оказался в трудном положении. Одна мысль об этом заставила его кулак снова сжаться, на этот раз незаметно. Война была запрещена во время традиционного праздника в честь Аполлона Карнейского. За всю свою жизнь Леонид ни разу не ослушался эфоров и не выказал неуважения богам. Спарта была засушливым местом, лишенным природных даров других регионов. Люди выживали только с благословения Аполлона и Ареса. Выступить против воли богов солнца и войны означало обречь себя на гибель.
Он стоял ошеломленный, а факелы плевались и шипели ему в спину. Леонид был человеком, привыкшим принимать решения. Он дал слово брату. Они будут сражаться бок о бок с афинянами, хотя он презирал их за изнеженность. Но в любом случае он не хотел, чтобы их тщеславие было выставлено напоказ перед персами, не хотел, чтобы персы пролили их кровь. Однако ему не позволили исполнить клятву и повести на поле битвы десять тысяч воинов и илотов. Мало того, ему пришлось ждать еще три дня, пока персидское воинство приблизится к горному хребту, где его можно было остановить.
В тот момент, когда он стоял, словно окаменев в отчаянии, жрец тронул его за плечо. Он почувствовал холод костлявой руки старика и вспомнил забытое.
Много лет назад, став царем после смерти старшего брата, Леонид посетил оракула в Дельфах. Он пересек Коринфский залив на маленькой лодке и отправился один – узнать, что принесет его царствование. Он вспомнил жрицу, сидевшую над трещиной в камне, где сонное дыхание Аполлона окутало ее дымом. Прорицательница была красива, вспомнил он, хотя ее глаза ужасали, как глаза человека, который видел и знал слишком много.
В тот далекий день ему был обещан страшный выбор: гибель Спарты или его собственная смерть.
Леонид улыбнулся, вспомнив, как она удивилась, когда он рассмеялся. Он был так молод! Так уверен в своей силе и молодости. Он боялся предсказания большой катастрофы, какой-нибудь извращенной загадки богов, которая приведет к предательству или бесчестью. Вместо этого ему предложили выбор, к которому он был готов. Умереть, чтобы спасти Спарту? Леонид знал, что не станет колебаться ни мгновения. Он отдал бы свою жизнь не задумываясь.
Когда жрец коснулся его обнаженного плеча, царь понял, что время пришло. Со спокойным достоинством он поблагодарил старика и преклонил перед ним колени за благословение. Поднявшись, Леонид собрал свой личный отряд из трехсот человек, после чего призвал периэков – воинов, которые жили вокруг Спарты, но не принадлежали к элите. Как и его личная охрана, они не были связаны законами эфоров.
Леонид нахмурился, подумав о тысяче человек, откликнувшихся на его призыв. Они были обязаны ему верностью до самой смерти. Неужели он нарушил свою клятву? Нет, не нарушил. Люди, которые шли с ним в тот день, были из Пелопоннеса, но не из Спарты. С илотами, с присоединившимися к нему платейцами и феспийцами, под его командой собралось шесть тысяч человек.
Проходя по возвышенности у побережья, Леонид увидел на воде красные паруса спартанских кораблей, ведущих за собой греческий флот. Галер было больше, чем он мог себе представить. Он знал Эврибиада как хорошего человека. Леонид повернул голову и, свистнув бегущим следом за ним илотам, назвал имя того, кто ему нужен. Дромеас был, казалось, рожден для бега – бег давал ему ощущение свободы. Молодой – ему не исполнилось тридцати, – чернобородый, он имел отличительный знак в виде рваного шрама на лице, благодаря которому и попал в группу личных илотов Леонида.
В состязаниях по бегу Дромеас обогнал группу из трех молодых спартиатов, и они, конечно же, жестоко избили его в ответ, нанеся рану от лба до подбородка. Леонид предложил илоту место в своей свите – если ему удастся снова победить тех троих. Хотя кровь стекала по его груди и капала на бедра, Дромеас собрал в кулак волю и опередил спартиатов во второй раз за этот день. Двое из них ушли с состязаний – один, чтобы присоединиться к периэкам, другой вернулся к семье в Коринфе.
С тех пор Дромеас прослужил тысячу дней для спартанского царя, который понял его ценность и волю.
Когда молодой бородач подошел ближе, Леонид хлопнул его по плечу:
