Увидев равнину Марафона, корабли приблизились к берегу и встали на якорь, обезопасив себя от волн, уносящих их дальше в море. Странно было думать, что они выбрали это место по тем же причинам, что и персы много лет назад.
– Мы сойдем на берег? – спросил Эпикл.
Услышав, как зашуршали якорные канаты, он поднялся со своей крошечной койки в трюме. Ксантипп покачал головой. Он не хотел обсуждать это, когда так много людей находилось в пределах слышимости. Правда заключалась в том, что накануне вечером Фемистокл отдал приказ не отпускать экипажи на берег. Нередко случалось, что люди теряли самообладание, независимо от того, насколько хорошо они подготовились или как твердо поклялись в верности делу. Экипажи попрощались с любимыми, и если позволить им провести долгую первую ночь на суше, в пределах досягаемости города, то к утру некоторые наверняка исчезнут.
– Не сегодня, – сказал Ксантипп. – Фемистокл… хочет, чтобы мы привыкали оставаться на борту. С этого момента никакого отпуска на берег.
Он пристально посмотрел на друга. Если Эпикл и заподозрил, что это не все, настаивать он не стал.
– Маневры еще будут?
– Не думаю, – ответил Ксантипп. – Возможно, Фемистокл или Эврибиад… Нет. Маневры только задержали бы.
Он заметил, что к нему повернулись, его слушают. Люди отчаянно хотели знать. Пока флот стоял на якоре, между триерами сновали маленькие лодки, перевозившие припасы. Что бы он сейчас ни сказал, это распространится с необычайной скоростью.
– Если план не изменится, пойдем на север, пока не встретим персидский флот. Мы остановим их в наших водах. Наши триерархи знают свои корабли и экипажи. Они знают сигнальные флаги, знают наши построения. Мы отработали все так, что можем исполнять команды с закрытыми глазами. Враг понятия не имеет, что у нас так много кораблей, готовых отправить их на дно. Смелее, Эпикл. Пусть боги не дадут им прозреть.
Эпикл немного побледнел, но все же кивнул. Реальность обрушивалась на них и вступала в противоречие с обычным распорядком жизни. Вокруг них на трех сотнях кораблей готовили холодное клейкое рагу. Разбросанные вдоль побережья Аттики, около семидесяти тысяч человек отдыхали сейчас на палубах и в трюмах. Корабль натянул канаты и, качнувшись, замер, как остановленная на длинном поводе лошадь.
Триеры стояли достаточно близко одна к другой, и Ксантипп видел людей на соседних палубах. Почти все уже знали друг друга, особенно после тесного общения. Мужчины поднимали руки в приветствии, но не было ни привычных язвительных шуточек, ни смеха. Они знали, что ждет впереди, но не чувствовали, что уже готовы к этому, хотя проводили учения, потели и давали клятвы. Реальность все еще разворачивалась перед ними. Они вместе будут истекать кровью и вместе умирать. Когда придет время, они утонут, убьют и победят или потеряют все, что имеет значение для них. Такое вот странное братство. Стоя на палубе, Ксантипп снова пожалел, что на триере нет перил, чтобы ухватиться за них и унять дрожь в руках.
Глава 41
Флагманский корабль был, безусловно, самым большим судном из всех, которые Ксеркс привел в греческие воды. Царь не представлял, насколько это будет медленно, и каждый вечер заставал его в хвосте, хотя некоторые рабы-гребцы умирали на скамьях в стараниях не отставать от основной группы.
Но даже в этом случае были свои удобства. Ксеркс шел по палубе между «бессмертными», стоявшими, как часовые, лицом к морю. Флагманский корабль имел меньшую осадку, чем большинство финикийских. Качка на нем ощущалась сильнее, но опасность зачерпнуть воду была меньше, и он казался таким тяжелым, что представить, как его опрокинет волна, царь не мог. Он стиснул зубы. Уснуть на борту все еще получалось плохо.
Деревянные корабли казались живыми из-за шума, который они издавали, не говоря уже о постоянном движении. В трюме находились лошади, а также другие животные, которых держали как провизию. Все они ржали и визжали по ночам, из-за чего царь просыпался в холодном поту. Разбуженный кошмарами, он выходил на палубу и встречал рассвет, завернувшись в накидку и потягивая горячий отвар.
Помогал только опиум, хотя в последнее время он вызывал видения, от которых становилось дурно и тошнило. Всякий раз, когда не было угрозы, царь предпочитал спать на берегу. Он все еще помнил идеально защищенную бухточку в Македонии, подойти к которой с суши было невозможно. Тогда он проспал целую ночь, как ребенок.
Ксеркс покачал головой. Такова реальность похода: высыхающие на коже соленые брызги; ароматические масла, которые так и не смогли скрыть запах пота и кишечника; борода, которую он отпустил, а потом сбрил, когда начал сходить с ума от зуда. На борту корабля роскошь почти отсутствовала, что заставляло сосредоточиться на более серьезных делах. За главными кораблями тянулись маленькие лодки, остававшиеся без дела целыми днями, пока в них не возникала нужда – перевезти людей или доставить сообщение.
Царь наблюдал, как сбрасывают веревочные лестницы и гость карабкается на борт флагмана, опасливо выбирая момент затишья. В ходе обычной жизни он, скорее всего, и не принимал бы их. У царя были слуги, чья роль заключалась в том, чтобы защищать его от посторонних, действовать как его личный щит. Ксеркс с удовлетворением отметил ошеломленное выражение на лице своего распорядителя, когда просто отмахнулся от него. Он оставил церемонии, – в конце концов, это военный флот.
Первым на палубу поднялся Мардоний, остальные следовали за ним по пятам. Поручни флагмана были увешаны щитами в финикийском стиле, позволявшими надежно укрываться за ними в бою. На корабле были оставлены только два прохода. Приблизившись к молодому царю, пришедшие пали ниц.
Единственная, кто не спешил это сделать, заинтриговала его.
Артемисия Галикарнасская была гречанкой, хотя ее крошечные владения были сатрапией Персии, по крайней мере, со времен ее отца. Мать была родом с Крита, и Грецию Артемисия узнала в процессе своих детских путешествий. Среди проводников она была единственной женщиной, но именно на нее Мардоний полагался больше всего. Она привела с собой пять кораблей с экипажами из свободных людей. Однако и царице полагалось склониться перед Ксерксом.
Он сделал жест правой рукой вниз. Женщина скорее опустилась на колени, чем легла ничком. Ксеркс нахмурился, но не стал требовать, чтобы не выглядеть мелочным перед всеми остальными. Поступил бы его отец так же? Он не знал. Ему показалось, что он увидел веселый блеск в ее глазах, когда она поднялась вместе с остальными. Царь пристально смотрел на нее, пока она не отвела взгляд. У него не очень хорошо складывалось с женщинами, особенно с теми, которые заявляли, что в них течет царская кровь, и претендовали на верность экипажей кораблей. В его флоте не было никого, подобного ей, и он задавался вопросом, что произойдет, если он возьмет ее в свою постель этим вечером. Это, несомненно, стоило бы ему пяти кораблей, но он потерял гораздо больше из-за шквалов и невидимых скал.
Он молча наблюдал за ней, и, конечно же, никто из остальных не осмеливался заговорить.
