– Мы собираем неприятности на потом. Спартанцы этого не забудут.
– Если мы победим, они признают, что мы были правы с самого начала, – сказал Фемистокл. – Но, честно говоря, мне наплевать, что они подумают. Афины сожжены. Я…
Он не договорил, внезапно прищурился и выругался себе под нос. Вдалеке поднимался столб дыма. Все стали оборачиваться, и каждый, увидев, что привлекло его внимание, ругался или бормотал молитву.
Персы снова вошли в город. Они пришли с огнем – разрушать и уничтожать.
– Мы должны что-то сделать! – сказал Фемистокл, перекрывая крики чаек и шум моря, плещущего о берега Саламина. – Мы не можем так жить.
Аристид протянул руку, и Фемистокл пожал ее. Один за другим остальные положили ладони сверху. Это была их личная клятва, жест, распространившийся на тех, кто стоял вокруг и кто искал утешения в силе других. Они скрепили обещание мести на фоне горящих во второй раз Афин.
Глава 18
Низкий вопль вырвался из толпы, когда люди заметили поднимающийся над Афинами дым. Все знали, что это значит. Снова вернуться к разрушениям, к сожженным зданиям, к загаженным руинам – при мысли об этом у многих слезы навернулись на глаза. Кто-то ругался и грозил кулаком врагу, который ничего этого не видел, призывая гнев богов на головы персов и их детей.
Из толпы сидящих поднялся, сердито оглядываясь, мужчина. Бородатый, мощного телосложения, он был похож на кузнеца, человека, работающего руками. Из одежды на нем был только запачканный кожаный фартук, плечи густо заросли волосами. Агариста невольно взглянула на него, а потом заметила сидевшую у его ног жену. Женщина приподнялась, протягивая руки, явно умоляя его сесть. Мужчина отступил от нее и от детей. Его голос разнесся над толпой:
– Город горит… снова! Моя мастерская, мой дом, все, что у меня есть, растоптано персами. Мои сбережения? Их забрали у меня на набережной люди из совета. – Он поднял счетную палочку, держа ее как талисман. – Я смогу возместить убытки, когда это все закончится, так они сказали!
Лицо его исказилось от гнева. Резким жестом он сломал палочку, бросил на землю и на глазах у всех сплюнул себе под ноги. Сидевшие поблизости отодвинулись.
Но мужчина продолжил, и его голос набирал силу.
– Мои соотечественники грабят меня и доводят до нищеты, а в это время армия раскрашенных собак снова бродит по Афинам и хохочет. Я заработал эти деньги! Я проливал за них кровь и пот. Это уж слишком!
– Сядь! – крикнул кто-то.
– Подойди и заставь! – прорычал в ответ здоровяк, багровея; с его губ летели брызги слюны. – Нашим архонтам и стратегам нет до нас никакого дела! Что они знают о тяжелой работе? О годах работы, о сбережениях, отнятых у человека! Они возьмут и нашу кровь, если мы будем покорны, как ягнята. Они не колеблясь принесут нас в жертву на алтарь войны. А сами будут сидеть в своих красивых домах и пить вино. Они, должно быть, смеются. Мы отдаем все, что у нас есть, и что получаем за это? – Он указал на клубящийся вдалеке черный дым. – Это. Вот что мы получаем.
Жена и дети мужчины взывали к нему, умоляя и требуя сесть и прекратить будоражить толпу. Агариста уловила тот момент, в который он принял решение. Она узнала то упрямое выражение, которое появлялось у ее мужа, когда он наклонял голову и расправлял плечи, чтобы идти наперекор миру. Ей хотелось крикнуть, предупредить, но он не был ее мужем.
– Персия предложила нам мир!
Шум толпы стих. Кузнец не сказал ничего такого, о чем они сами не задумывались в последние недели. Но одно дело шептаться с женой на кровати, и совсем другое – выкрикивать такое, когда персидская армия жгла их любимый город. Все притихли, ошеломленные то ли дерзостью самозваного оратора, то ли его безумием.
– Если бы мы приняли их условия, разве они стали бы поджигать город? Нет. Я был бы сейчас там, зарабатывал бы на жизнь в кузнице и был спокоен за детей, а не сидел здесь – на пронизывающем ветру, без еды и воды, не имея возможности согреться. Да, я проголосовал за мир, потому что мне не важно, кто сидит наверху и носит золото. Я прошу только одного: чтобы они держались подальше от меня. А будут это персы или афиняне – мне все равно. Если наше собрание, наш совет не могут защитить нас, какая от них польза? Если у нас нет стен, зачем мне снова отстраивать свой дом из обломков?
К изумлению Агаристы, в толпе одобрительно загудели. Она посмотрела на суровые лица двух гоплитов и старшего сына. Они только наблюдали. Как и все здесь. Нервно сглотнув, Агариста крепче обняла дочь. Можно ли попросить гоплитов вмешаться, заставить этого человека замолчать? Есть ли вообще какие-то правила сейчас, когда город горит во второй раз? Никто не знал.
Женщины воспринимают войну не так, как мужчины. Воины и их сыновья представляют себе только победы или славную смерть на поле боя. Никто не думает о том, каково это – спасаться бегством или остаться калекой. Справляться с последствиями войны всегда приходится женщинам. Они должны ко всему приспосабливаться и принимать в свой дом и свою постель нового мужчину.
Уже после первого вторжения Агариста видела несчастных молодых женщин, торгующих собой, ожидающих на закате тех, кто пожелает их купить. Их мужья утонули, и женщины предлагали к обмену то единственное, что у них осталось.
Закусив губу, она ждала, хотя дрожала от холода и капли дождя падали ей на плечи.
– Я предлагаю обращение от имени народа Афин, – говорил кузнец. – Отправить делегацию к главному военачальнику над персидскими войсками и сказать ему так: «Мы, афиняне, принимаем твое предложение о мире».
Слова его отозвались гневным ворчанием, поскольку все больше и больше людей в толпе понимали, что происходит. Агариста видела раскрасневшиеся, негодующие лица, но видела также и тех, кто согласно кивал и поднимал руку в знак одобрения, как это делали на Пниксе.
– Мир – вот чего они хотят! – заключил кузнец. – Царь Персии с честью относится к своим союзникам, мы это знаем. Если мы хотим мира, нужно просто попросить.
Камень попал ему в плечо и отскочил. Кузнец удивленно поднял глаза, потрясенный случившимся. В этот момент, прежде чем он смог заговорить, в него полетел второй камень, брошенный со всей силой ярости. Камень угодил ему в лицо, до крови разбив губы. Держась за рот, кузнец присел на корточки. Агариста слышала крики в его поддержку, но они прекратились.
Кузнец, однако, не сдался. Жена попыталась удержать его, но он стряхнул ее с себя и снова поднялся. Кровь стекала по его лицу и шее и темными каплями падала на кожаный фартук. Он снова начал говорить, но вид крови что-то пробудил в толпе. Четверо мужчин внезапно вскочили и бросились на него, держа в руках, как дубинки, камни. Кузнец успел повернуться к ним и получил удар по щеке. Он упал во второй раз. Жена закричала, но мужчины не отступили. Агариста зажала себе ладонью рот, чтобы не вскрикнуть от звуков ударов, ломающих кости. Ясно было одно: кузнец уже не поднимется. Пыхтя и отдуваясь, мужчины бросили камни, но толпе, казалось, этого было мало.
