Павсаний кивнул, хотя и слегка скривил рот, как от горького привкуса.
Тисамен знал, что регент встревожен и боится решения, которое должен принять. Но он также знал, что его друг – человек мужественный. Дядя Павсания был военным царем Спарты и выступил остановить персидское войско всего лишь с личной охраной и несколькими тысячами периэков. Этот подвиг не переставал находить благоговейный отклик у жителей города. Один-единственный спартанец выжил после всех своих ран вместе с теми, кого Леонид отослал до конца сражения. Рассказ о царе, державшем перевал у Фермопил, уже стал легендой, а его смерть – демонстрацией воли спартанцев. Когда персидский царь потребовал от спартанцев сложить оружие, Леонид передал ему в ответ только два слова: «Молон лабэ» – «Приди и возьми».
Прорицатель посмотрел на Павсания и заметил беспокойство в его затуманенном взгляде, обращенном поверх далеких гор. Друг нес на себе громадный груз ответственности, способный сокрушить человека более слабого. Отец регента умер всего неделю назад – во сне, с громким криком боли. Он выполнил свое предназначение. Стена через перешеек была, конечно, закончена давно, став особого рода завещанием. Клеомброт являлся живым воплощением спартанского смирения и спокойной силы. Его длинная тень упала на судьбу сына.
Похороны были простыми, на могильном камне написали лишь имя. Павсаний, как и ожидалось, сохранил достоинство. Тисамен той ночью проснулся от звуков плача, но никогда не упоминал об этом. Были границы, которые их дружба не пересекала. Даже сейчас, в утренней тишине, без посторонних глаз, он не спрашивал, каково это – быть сыном великого человека, племянником великого царя.
Поняв, что Павсаний погружен в себя, Тисамен задумался о другом, но спартанец внезапно нарушил молчание:
– Плейстарх – прекрасный молодой парень. – Голос регента прозвучал мягко, почти как дыхание. – Иногда я жалею, что он не родился годом раньше. Тогда я был бы ему не нужен. Он повел бы нас всех на войну.
Ответа не требовалось, но Тисамен все равно решил высказать свое мнение. Он не был спартанцем и предпочитал разговор молчанию.
– Эфоры не позволят сыну Леонида покинуть Спарту, пока он не будет признан мужчиной и не станет отцом сына. Ты сам так сказал. Боюсь, решение остается за тобой, мой друг. Неужели это действительно такое бремя?
Павсаний посмотрел на него и оглянулся по сторонам.
– Нет. Я рад этому. Меня пугает, что все произошло так неожиданно, будто свалилось мне на колени! Год назад у Спарты был военный царь Леонид, величайший из великих. Мой отец был в добром здравии, и меня самого ждало служение – от двадцати одного года до шестидесяти – в качестве воина или, возможно, капитана корабля. Море звало меня, зовет до сих пор. И вот всего за один год – Леонид мертв, мой отец мертв, а персидская армия стоит на нашей земле и издевается над нами. И кто будет принимать решение? Оно падает на меня! Я поражен, Тисамен… Но мне и страшно. Это то, чего я хотел, когда просил тебя оставаться рядом со мной. Ты победишь в пяти великих состязаниях – в пяти сражениях! Так тебе сказали. Когда я услышал это, я понял, что твои победы могут стать моими победами. Я молился Аполлону, чтобы это было так.
Павсаний дернул головой, как будто его ужалили или судорогой свело мышцу.
– И теперь, Тисамен, я задаюсь вопросом: не приведет ли моя гордость всех нас к гибели? У Спарты долгая история. Мы живем в этой долине уже более трехсот лет и никогда не видели врага. Не здесь. Буду ли я тем, кто положит конец этому? Что случится, если я выведу армию?..
Он не сказал, что они могут проиграть. Боги прислушиваются к хвастовству, это знают все. Было бы неразумно выражать вслух худшие опасения или грандиозные мечты, которые могут быть искажены и обращены в нечто темное или уродливое. Мойры и Аполлон действовали через Павсания, чтобы вызвать именно этот момент душевного смятения. Тисамен не мог решать за него. Они стояли в горниле гор, и железо раскалялось докрасна.
– Если я откажу афинянам, выживет ли Спарта? Неужели они действительно отдадут свои корабли Персии?
– Я не могу сказать, – вздохнул Тисамен.
Подняв, как клинок, руку, Павсаний резким жестом рассек воздух:
– Они поклялись, что не будут этого делать, но потом персы вернулись и сожгли Афины во второй раз! Можешь себе представить? Думаю, я хорошо понимаю их ярость! Но если это заставит афинян заключить мир, мы увидим, как весной их корабли высадят персов на нашем побережье. Мы не можем противостоять им обоим, так что… пусть нас гонят на войну, как скот? Персов неисчислимое воинство!
Регент огляделся, чтобы убедиться, что они по-прежнему одни, и добавил:
– А если мы выйдем… и все равно того, что я могу сделать, окажется мало?
Тисамен задумался, ведь друг спрашивал его совета, возможно впервые.
Он ответил без колебаний, и с каждым словом его голос звучал крепче и громче:
– В Спарте нет стен. Ты сам мне это говорил. Твой отец верил, что есть причина построить ее через перешеек. Возможно, он был прав, но весной… Ты сам сказал, что вам не выстоять против союза Афин и Персии. Думаю…
– Я должен рискнуть всем, – закончил Павсаний, опередив друга. – Я должен взять всех – спартиатов, периэков – и повести их на войну. Чтобы в наше отсутствие здесь ничего не случилось, я должен взять с собой всех илотов. Впервые в нашей истории я должен отправить всех, кто способен держать оружие, на войну против войска столь великого, что я не представляю, как мы можем победить. – Его голос упал до шепота. – Ты представляешь? Я должен оставить эфоров, женщин и детей, зная, что у нас мало шансов не вернуться. И я должен это сделать. Клянусь, Тисамен, это слишком.
– Ты не будешь один, – сказал прорицатель. – С тобой будут гоплиты Афин, Платеев и других государств. С тобой буду я, и ты дашь мне победу, которую отнял у меня в пятиборье. Триумф, обещанный мне в Дельфах. Подумай об этом, спартанец! Ты у меня в долгу.
Засмеявшись, Павсаний хлопнул его по плечу и, посерьезнев, сказал:
– Я тебя не подведу. Клянусь богами, я молюсь, чтобы никого не подвести.
– Значит, все? Ты решил? – спросил Тисамен.
На мгновение воцарилась тишина.
Регент улыбнулся и кивнул:
– Я чувствую, прорицатель, как бремя спадает с моих плеч.
– Но я никогда не был прорицателем, Павсаний, ты же знаешь. Я простой человек, которому дельфийский оракул пообещал пять побед. Только это.
– Этого достаточно.
Дыхание уже успокоилось, и Павсаний начал спускаться с холма к ожидающему известий городу. Незаметно друзья перешли на бег – быстрее и быстрее, – скользя по камням и рискуя свернуть шею.
Глава 19
С невысокой стены Аристид наблюдал за приближающейся к Афинам спартанской армией. При виде этих колонн в красных плащах человек одновременно переживал мгновения восторженного ликования и трепетного страха. Мало кому доводилось встречать столько спартанцев в одном месте. Павсаний сдержал слово, данное афинянам его отцом Клеомбротом, и клятва Леонида была исполнена после героической смерти царя.
