За городом дорога была тихой и пустынной. Ксантипп по-прежнему шел так, будто с ним никого не было, не оглядываясь. Перикл с трудом поспевал за ним и уже дважды протестовал, когда Эпикл протягивал руку, чтобы взять мешок с доспехами. Настроение менялось, и он все больше мрачнел. Они приближались к поместью.
Когда они уходили, оно было сожжено и разграблено. Издевательски хохоча, варвары крушили все ценное и красивое. Перикл не был уверен, что сможет снова жить здесь, но когда они подошли, впереди замаячил новый дом, низкий и широкий, с красной черепичной крышей и деревянными столбами. Выглядел он немного меньше, чем тот, что сохранился в памяти Перикла.
Стена еще не была закончена, и Ксантипп просто перешагнул границу своего дома. Кто-то из рабов криком предупредил других, и весь дом поднялся посмотреть на незваного гостя. Перикл почувствовал, как наполняются слезами глаза, – из глубины дома появились Маний и с ним вооруженные мечами и дубинками домашние рабы. Чья-то бледная фигура мелькнула в галерее, и оттуда вышла его мать.
Агариста шла медленно, со спокойным лицом, но потом шаг ее ускорился и она уже почти бежала, как будто не могла остановиться. Ксантипп стоял и ждал, а когда она подошла ближе, поднял голову. Перикл хотел крикнуть отцу, чтобы он обнял ее. Но муж и жена молча смотрели друг на друга. Не говоря ни слова, Агариста сильно ударила его по лицу. Ксантипп мог бы перехватить ее руку, но даже не попытался это сделать. Она ударила еще раз… и еще… Ксантипп не отвечал. Перикл плакал, не зная, что делать. Неизвестно, как долго это продолжалось бы, если бы Эпикл не шагнул вперед и не схватил женщину за руку.
– Прости, Агариста, – сказал он. – Арифрон умер храбро и достойно.
Не сводя глаз с Ксантиппа, она вырвала руку, и ее лицо исказилось, но скорее от слез, чем от ярости. Так ничего и не сказав, она повернулась и пошла обратно в дом.
Ксантипп поднес руку к щеке – лицо распухло. Он мрачно кивнул. Перикл воспользовался моментом, чтобы положить мешок с доспехами, которые за длинную дорогу от побережья натерли ему плечо. Все это, как он предполагал, должно было перейти ему, если только он не унаследует отцовские вещи. Перикл не считал себя достойным ни того ни другого.
Откуда-то выбежала Елена, превратившаяся в молодую женщину, высокую и стройную. Протянув руки, она неуклюже обняла отца. Ксантипп ничего не сказал. Молчание вышло неловким, и Перикл, когда сестра посмотрела на него, дал понять, что нужно извинить отца за его холодность. А что бы сделал Арифрон на его месте? Брат мог бы стать для него примером, возможно на всю оставшуюся жизнь.
Перикл шагнул вперед и обнял сестру:
– Мне жаль…
Голос его дрогнул, и все снова замолчали.
Отец смотрел мимо них, словно впитывая взглядом изменения в доме.
Эпикл поднял мешок, оставленный Периклом, и легко взвалил на себя.
– Все это нужно будет почистить, заточить и отполировать. Я напишу на щите имя твоего брата.
Перикл, стоявший в стороне, вытер глаза.
– Я сам это сделаю, – сказал он, протягивая руку. – Не хочу отдавать его доспехи кому-то еще.
Эпикл колебался лишь мгновение, прежде чем вернуть мешок. Перикл глубоко вдохнул – в воздухе ощущался запах свежего дерева, масла, новых трав. Мать, должно быть, работала день и ночь, чтобы переделать дом к их возвращению. На поле, где он учился ездить верхом, стояли новые столбы для забора. В душе, даже несмотря на потерю, колыхнулась надежда.
– Ты останешься на ночь здесь? – спросил Эпикл у Ксантиппа.
Друг взглянул на дверь, за которой скрылась жена, поморщился и кивнул:
– Скорее всего, да. Конечно, мы всегда рады тебе. Этого ничто не изменит.
– Нет… Найду место в городе. Хочу услышать подробности победы от тех, кто там был. Угощу ребят выпивкой – и сам выпью немного.
Ксантипп посмотрел на дочь и сына и провел языком по нижней губе. Колено пульсировало в такт сердцу. Он устал до мозга костей. Но долг был выполнен.
Мысль о том, чтобы провести ночь с убитой горем Агаристой отдавалась болью иного рода.
– Перикл, – наконец сказал он, – останься здесь с матерью и сестрой. Это приказ. Я пойду в город. Увидимся позже.
Перикл промолчал, не смея ответить. Настроение у отца немного улучшилось, и он не хотел рисковать. Сил не осталось совсем, только непомерная усталость, и он радовался возможности избежать грозы.
Обняв сестру, Перикл смотрел вслед двоим мужчинам, которые уже миновали ворота и шагали по дороге в город.
– Не могу поверить, что Арифрон не вернется, – внезапно сказала Елена. – Хотела показать ему дом. Я так много сделала, чтобы порадовать его… чтобы он улыбнулся. Теперь он не… Я никогда больше не услышу его голос и не увижу, как он смеется.
Перикл, необъяснимо чувствуя на себе пристальный взгляд брата, повернулся к дому и сказал:
– Арифрон знает. Он уже здесь. Думаю, добрался сюда раньше нас.
Глава 31
Ксантипп проснулся с именем сына на устах, выкрикнув его в панике, а затем внезапно устыдившись. Он не мог достать до Арифрона, не мог вернуть его. Не мог отменить ни одного дня, ни одного мгновения – ничего из того, что уже произошло. Он сел и застонал, почувствовал запах рвоты. Он всегда был привередливым и теперь поморщился от вони. Хуже, чем рвота. Обделался во сне! Да, иногда такое случается, когда человек выпивает сверх всякой меры, но с ним это произошло впервые. Конечно, все высохло, прилипло за ночь к одежде. Сейчас бы в море, где можно плавать. Ему нужны ведра и много воды, возможно река… Он огляделся, пытаясь понять, где находится. Прошло два дня с тех пор, как он вернулся в Афины… или… три? Уже не вспомнить. Он пытался напиться до смерти, но выпитое просто выливалось, и тогда он начинал снова. Как же хочется есть! Голова! Бедная голова. И нога как доска, колено совсем не гнется. Всякий раз, когда он двигался, перед глазами как будто вспыхивал свет.
До него дошло, что в комнате есть кто-то еще. Незнакомец лежал в углу напротив, его хитон задрался во сне. Рядом с ним сопела, как ребенок, женщина с вьющимися каштановыми волосами. Под глазом у мужчины был огромный синяк. Что это за люди, Ксантипп не помнил.
Он хотел позвать Эпикла, зная, что друг никогда бы его не бросил. Воспоминания вторглись вспышками, когда он с трудом поднялся на ноги и подавил крик боли, обнаружив, что нога едва сгибается. Судя по бледному свету и прохладному воздуху, было раннее утро. Желудок заурчал и колыхнулся. Нет! Ксантипп отчаянно поискал глазами подходящую емкость, но ничего не нашел и, согнувшись, выплеснул из себя струю желчи.
Прихрамывая и щурясь, Ксантипп вышел на солнце и обнаружил, что находится в гимнасии, где уже вовсю афиняне проявляли бурную активность. Некоторые начинали день с заплыва, тогда как другие бегали по дорожке, прежде чем отправиться на работу. Конечно, персы повсюду вырубали деревья и разжигали костры, следы их варварства виднелись тут и там, но горожане старались возродить Афины, и какое-то ощущение порядка уже присутствовало.
