Солнце резало глаза, и Ксантипп, раздвинув локти, сжал виски обеими руками. Недалеко от того места, где он стоял, протекала река Илисс. Пошатываясь, Ксантипп вышел на берег и спустился по специально сделанным ступенькам. Вода была ледяная, и он застонал, окунувшись в нее целиком. Медленно и неуклюже он стащил с себя одежду и, оставшись голым, начисто вытерся. Испачканную тряпку подхватило течение, и он отпустил ее. Мало-помалу возвращалась бодрость. Он даже не удивился, увидев Эпикла, который, заметив друга, подбежал к нему. Один глаз у Эпикла заплыл, и открыть его он, похоже, не мог.
Выйдя из воды, Ксантипп встал на берегу, чтобы обсохнуть, и его снова вырвало, хотя в желудке уже ничего не оставалось и во рту не было даже слюны. Эпикл отвел взгляд. Ксантипп увидел, что нос у него распух, а на лице засохла кровь. Интересно, не он ли дрался с тем незнакомцем в комнате?
Ксантипп медленно уселся на илистый берег, не думая о том, что перемажется, свесил ноги в воду и открылся горю и чувству вины, более холодному, чем река.
Эпикл кивнул ему и, едва не поскользнувшись, тоже спустился по ступенькам и надолго погрузился в воду с головой.
Сквозь туман в них обоих проникал холод. Ксантипп не просил о помощи ни разу. Он вспомнил, как люди смеялись над ним, когда он упал и подвернул свое проклятое колено. Он повсюду носил в себе озеро печали, настолько глубокое, что там утонула душа человека. Эпикл остался с архонтом и навархом – с лучшим другом, пытаясь уберечь его и не отпуская никуда одного. Разумеется, накануне вечером не обошлось без угроз и предложений. Ксантипп был героем Саламина. Его любили многие, но для некоторых он также был тем, кто освободил их рабов, ничем не восполнив потери.
Эпикл не покидал его и по другим причинам: знал, что настроение друга может стать еще мрачнее, если оставить его одного. Некоторые никогда не думают о смерти друзей и близких или о тех, кого убили. Ксантипп не принадлежал к их числу. Сны его были страшны. Мысли о смерти не давали ему покоя и глодали его, будто кость, изводя мучительной болью от потери сына.
Незнакомец нетвердой походкой вышел из комнаты и бухнулся в реку, ударившись о воду с глухим шлепком. Ксантипп услышал женский голос, зовущий из помещения, и, прищурившись, огляделся.
– Фемистокл где-то здесь? – спросил он. – Это ведь его дом? Я гостил тут однажды.
Он поморщился, вспомнив другой вечер, много лет назад. Казалось, там была чья-то чужая жизнь.
– Надеюсь, что так. У меня денег нет, – сказал Эпикл, не открывая глаз.
Незнакомец тем временем тонул, это было очевидно. Эпикл всерьез подумывал о том, чтобы махнуть на глупца рукой – пусть себе плещется, но смягчился, снова залез в воду и вытащил беднягу на траву. Спасенный сделал глубокий вдох и поперхнулся. Эпикл с отвращением оттолкнул его, и тот побрел прочь.
Ксантипп кивнул. Фрагменты прошлой ночи всплывали, как пузырьки из-под толщи воды. Он вспомнил, что хотел увидеть того, кто отправил его в изгнание, кто отнял у него семь лет жизни. Собирался ли он драться с Фемистоклом? Мгновения вспыхивали, дразня, и гасли. Ему было за что винить Фемистокла. Конечно, война с Персией закончилась. И вот что интересно. Перемирие, если оно и существовало между ними, тоже закончилось. Однако было что-то еще, он это чувствовал.
– За мной должок, – напомнил Ксантипп.
– Ты так и сказал прошлым вечером, – кивнул Эпикл, – а потом раз сто повторил. Ты говорил это Аристиду. Неужели не помнишь? Он ответил, что тебе следует подождать, пока с ним не посчитается спартанец, и что тебе, возможно, не так уж много и останется.
Ксантипп долго смотрел на друга и даже выпятил губу, тщетно пытаясь вспомнить.
– Какой спартанец? – спросил он наконец.
Эпикл поднял взгляд на человека, которым всегда восхищался. Одной из причин, почему он в предыдущие дни оставался с другом, было многократно высказанное им обещание отомстить Фемистоклу. Такие пьяные угрозы часто доводят до беды. По мнению Эпикла, Ксантипп, даже трезвый, вряд ли смог бы победить того, кто заработал свои первые деньги на бойцовском круге. Справедливость всегда уступает быстроте реакции и мастерству, по крайней мере, когда дело доходит до кулаков.
Он собирался повторить это еще раз, как вдруг увидел пересекающую поле фигуру в красном плаще. Озарение накрыло одновременно обоих. Они пришли сюда предупредить Фемистокла, выбравшись из трехдневного ступора, чтобы сообщить новость. План определенно не самый удачный. Эпикл прищурился от боли, которая, как ему казалось, раскалывала его череп на две аккуратные половинки.
– Этот? – спросил он, с трудом поднимаясь на ноги.
Глава 32
Из Спарты Эврибиад вышел неделю назад.
Он поднял кубок за регента Павсания и спартиатов, когда они с триумфом вернулись домой. Женщины и дети илотов молча выстроились в очередь, чтобы узнать, есть ли среди погибших их мужья, братья и сыновья. Тысячи илотов полегли на равнине Платеев. Для них не было могил. Вороны и лисы рвали их на части; под ветром и солнцем только кости остались от них. Их женщинам не разрешалось плакать в момент победы. Имена павших собрали те илоты, кому повезло выжить. Когда их произносили вслух, женщины молча поворачивались и возвращались домой или к работе.
Огромная процессия растянулась от центра города к акрополю. Там Павсаний преклонил колени перед сыном Леонида, публично продемонстрировав верность, что помогло бы, стань Плейстарх однажды военным царем. Он дал клятву подчинения, которая была самой душой их города.
Эврибиад слышал, что Павсаний попросил для себя место в спартанском флоте, подальше от политики и власти. Он не станет неудобным присутствием для молодого царя. Вполне разумный шаг для человека, который привел город к величайшей победе в величайшей битве из всех, какие они когда-либо знали. В тот день на равнине у Платеев спартиаты и периэки оправдали свой режим и дисциплину. Истории рассказывали снова и снова, каждая деталь записывалась без какого-либо тщеславия.
Одиннадцать лет назад Марафон стал победой для одних только Афин – Спарта опоздала, и ее армия пришла, когда все уже было кончено. Годом раньше, при Фермопилах, Спарта потеряла своего великого царя Леонида. В морских сражениях при Артемисии и Саламине участвовал объединенный флот греческих государств. Однако при Платеях, когда греческое войско оказалось в окружении и отступало под натиском превосходящих сил персов, положение спасли стойкость, оружие и воля спартанцев, показавших, чего они стоят.
Война закончилась. Получив такое известие, Эврибиад и отправился в путь – в плаще и сандалиях, с мечом и кописом. Фивы были разграблены и наказаны за участие в предательстве. Выживших выслали без доспехов, предварительно отхлестав плетью по спине и посыпав пеплом волосы. Всех их командиров оставили в пыли вместе с убитыми персами. Победители не знали милосердия. Персия получила суровый урок, придя на чужую землю и попытавшись откусить чужое. Так же поступили и с ее союзниками в Греции.
