— Как его имя?
— Доктор Мортинсен Л. Беач. Он известный специалист по…
женским болезням.
— Это он предложил сделать вам операцию?
— Да, он.
— Почему вы так уверены, что дядя Эмос, как вы его
называете, даст вам деньги на нее, если мы его разыщем? Будут ли деньги вообще
у него, вот в чем вопрос.
— Он очень щедрый человек, брат моего первого мужа. И
настоящий друг. Он помогал мне, каждый месяц давал по тридцать долларов, и это
было еще до того, как я потеряла работу. Теперь я просто в отчаянии… И… я вам
доверяю, мистер Лэм.
— Это всегда помогает, особенно если вы хотите получить
какие-то результаты, — сказал я.
— Дядюшка Эмос периодически начинал очень сильно пить, это
были настоящие запои. И всегда знал, чем это кончается. Так как он понимал, что
может произойти в случае, если его остановят пьяным за рулем, то, как только он
выпивал свой первый стаканчик, ключи от машины отдавал мне.
— Что, Гейдж жил недалеко от вас?
— Да, по соседству.
— У него квартира?
— Нет, у него дом, гараж.
— Ну, так. Он отдавал вам ключи, а что было дальше?
— Ключи оставались у меня до тех пор, пока он окончательно
не выходил из состояния запоя. Иногда, правда, он являлся и умолял, чтобы я
отдала ему ключи, но мне всегда приходилось быть непреклонной до конца, пока
запой не проходил.
— А как вы могли определить, что этот момент наступил?
Знаете, мистер Лэм, это трудно объяснить словами, но это
возможно.
— Вы были замужем за его братом?
— Да.
— Он что, умер?
— Да.
— И вы снова вышли замуж?
— Да.
— Сандра — ребенок от первого брака?
— От первого. Она поменяла фамилию, когда я вышла замуж за
Джеймса Идена.
— Почему?
— Родственники первого мужа меня всегда ненавидели, все,
кроме Эмоса.
— А дядюшка Элберт?
— Он меня так и не признал. После смерти моего первого мужа
Элберт ни разу не разговаривал ни со мной, ни с Сандрой.
— Как звали вашего первого мужа?
— Норман Гейдж.
Я прекратил расспросы. Но миссис Иден, очевидно, надо было
выговориться, и она, помолчав с минутку, продолжила:
— Так вот, об Эмосе. В этот раз я тоже получила ключи от его
машины и знала, что он уехал куда-то, может быть, даже, чтобы подготовиться
раньше времени отпраздновать свой тридцатипятилетний юбилей. Я не одобряла эту
затею, и меня она очень волновала. Несколько дней назад я получила от Эмоса
открытку из Карвер-Сити. В ней говорилось, что он пришел в себя и возвращается
домой.
— Из Карвер-Сити?
— Да.
— Как же он собирался вернуться, если у него не было денег,
а ключи от машины оставались у вас?
— Он обычно возвращался на попутных машинах, поэтому деньги
не требовались.
Я удивленно поднял брови.
— Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Лэм… Когда Эмос впадал в
состояние запоя, это не означало, что он просто хотел выпить, это страстная психологическая
и физиологическая необходимость…
— Не трудитесь, миссис Идещ объяснить с научной точки зрения
периодические запои вашего дядюшки, мало кому это дано понять.
— Что делать, но именно так все с ним и происходит: он пьет,
пока у него не кончаются деньги. Поэтому его дядя и не доверил ему больших
сумм, больше тех, на которые можно хоть как-то прожить. От фонда опеки он
получает триста пятьдесят долларов в месяц. Они это называют фондом транжира.
Я понимающе кивнул.
— Поэтому, когда деньги кончаются, он находит станцию
обслуживания, которая принадлежит члену Ордена оленей.
— Почему именно этот орден?
— Он тоже принадлежит к этому ордену. Рассказывает обычно,
кто он и что ему нужно, и, как правило, ему помогают, сажают на попутные
машины. Иногда приходится менять две-три, с которыми ему становится не по пути,
иногда же его сразу доставляют до места, в наш город. На этот раз я получила
открытку, я вам уже говорила, из Карвер-Сити. Он написал, что у него все
хорошо, что он пережил ужасный шторм и не менее ужасную встряску, что деньги
кончились и что теперь он ждет на станции одного из членов Ордена оленей и
надеется добраться домой в течение ближайших суток.
— И что было потом?
— Полная тишина.
— Вы не думали, что надо сообщить об этом в полицию?
— Сначала я хотела это сделать, но потом побоялась.
Если полиция об этом узнает, делу дадут официальный ход.
Если Эмос и в самом деле в тюрьме, они составят документ и сообщат в фонд.
— Что касается нас, то…
— Если бы я стала вашим клиентом, то вы защитили бы меня, не
так ли? Вы освободили бы его из тюрьмы, и это не получило бы огласки?..
— Вы хотите сказать, что могли бы обмануть попечителей
фонда, скрыв от них правду?
На секунду она отвела взгляд, потом прямо посмотрела мне в
глаза.
— Это жестокое, несправедливое условие завещания!
Оно лишало дядюшку Эмоса уверенности в себе. Если бы не оно,
думаю, он бы сам справился со своей болезнью. Он ведь понимает, что ему
необходимо лечиться, а члены опекунского совета надутые, лицемерные,
самодовольные, ведут себя как садисты по отношению к нему.
Дело в том, что дядя Эмос должен каждый месяц приходить к
ним в офис фонда, где они вручают ему наличные деньги и при этом не пропускают
случая прочесть нотацию, как надо себя вести, изменить свое поведение, чтобы из
пьяницы получился нормальный человек. Дядюшка каждый раз так злится, что теряет
над собой всякий контроль, иногда именно это вызывает у него очередной запой.
Я посмотрел на Сандру.
— Целиком доверяю моей дочери Сандре, и она доверяет мне, —
сказала миссис Иден, как бы прочитав мои не высказанные вслух мысли.
— А у вас есть его снимки?
— Да, но только моментальная фотография, сделанная шесть
месяцев назад, на ней мы втроем.
— Он похож на ней на себя?
— Это моментальный снимок, а не портрет, но он на нем очень
на себя похож.
— Давайте посмотрим! Я хотел бы взглянуть и на открытку,
если она все еще цела.
