— Нет! По крайней мере, не я, — быстро добавила она и
повесила трубку, прежде чем я успел что-нибудь сказать.
Я тотчас сел в свою развалюшку и покатил к газете «Трибюн».
Оставив машину на стоянке, поднялся в офис.
У Марлин Хайд были рыжие волосы и нежная кожа, какая бывает
у рыжеволосых. У нее прекрасный вздернутый носик и фигура, вполне достойная
избрания в мисс «чего-то». Несколько лет назад о ней много писали в газетах…
Однажды, чтобы только ее позлить, я попросил в газете «Трибюн» файл на ее имя,
и, прежде чем она узнала о том, что я ищу, у меня в руках были все вырезки за
несколько лет; на фото Марлин резала сырный пирог в то время, когда она была
мисс «Высокое напряжение» на конвенции электриков, или что-то в этом роде…
— Я удивлена, что ты еще помнишь сюда дорогу, — произнесла
Марлин.
— Неужели это было так давно?
— Да, это было так давно, — сказала она, беря меня под руку
и ведя к столу. — Что ты делал все это время и как твоя ужасная партнерша, вы
все еще вместе?
— Она не столько ужасна, сколько производит ужасный шум, вот
и все.
— Знаешь, Дональд, я ее презираю.
— Что?
— Она ужасно боится, что ты можешь жениться…
Еще одно женское начало… это трудно объяснить. Берта,
конечно, любит тебя, но по-своему.
— И по-своему же она меня ненавидит.
— Не уверена, что твоя Берта Кул вообще любит мужчин…
— Да нет, несколько лет назад она была замужем, но все
распалось.
— Это ее история, — ответила Марлин. — Уверена, что она сама
все испортила.
— О чем-нибудь другом не хочешь поговорить?
— Что можешь предложить ты?
— Как это получилось, что мы стали обсуждать чужое
замужество?
— Начала я, — призналась Марлин.
— Я просто подумал, как это могло вообще получиться.
— С мужчинами всегда так, их надо подвести к теме, хотя у
них на уме совсем другое.
— Например?
— Ну, кто кого ведет, Дональд?.. Давай перейдем к делу.
Скажи, почему ты так спешишь, зачем тебе нужна информация о Гейдже?
— Я действительно спешу, и мне нужен его файл.
Она молча передала мне большой конверт, и я начал его
просматривать.
В конверте лежали фотографии покойного дяди и молодого Эмоса
тех лет, снятые, возможно, лет десять назад. В конверте также лежала копия
одной из статей завещания, из которой явствовало, что завещатель, горячо
любивший сына своего брата и не имевший, кроме него, других родственников,
сомневался в способности племянника вести себя прилично и с достоинством в
случае, если он внезапно наследует столь огромную сумму. Исходя из этого,
покойный и завещал все деньги через опекунский фонд. Если к тридцати пяти годам
Эмос Гейдж не будет признан виновным в совершении какого-либо серьезного
преступления, деньги должны быть полностью переданы ему, а фонд ликвидирован.
Если же названный Эмос Гейдж умрет, не достигнув этого
возраста, или будет признан виновным в совершении тяжкого преступления, тогда и
только тогда половина всей суммы должна пойти на нужды тех организаций, в
которых у завещателя были свои интересы, а вторая половина денег достается
наследникам, если таковые, помимо Эмоса Гейджа, отыщутся, или его детям.
Затем следовал список организаций, имевших отношение к
системе образования, а также различных благотворительных учреждений.
Одним из опекунов назывался Джером Л. Кемпбелл, именно ему
завещатель доверял больше других. В случае его смерти, прежде чем фонд будут
ликвидировать, его место должен был занять дублер, имя которого называлось. В
случае смерти дублера называлась следующая замена.
Из газетных вырезок я понял, что Кемпбелл был банкиром, а
оба его дублера — адвокатами.
Я вернулся к письменному столу Марлин, которая в это время
разговаривала по телефону с каким-то репортером из газеты. Разговор был,
видимо, забавным, она смеялась, пока разговаривала, и чертила указательным
пальцем игривые завитушки на поверхности стола.
Зайдя к ней за спину, я нажал пальцем на рычаг телефона.
В гневе Марлин обернулась ко мне, ее лицо оказалось всего в
нескольких сантиметрах от моего, но гнев внезапно погас, и она протянула ко мне
свои губки. Я наклонился и поцеловал ее. Это был всего второй поцелуй в нашей
жизни. Поцелуй — это все, чего можно ждать от рыжеволосых девушек.
Когда Марлин оторвала свои губы от моих, она тут же с
негодованием заявила:
— Я бы очень хотела поверить, что ты разъединил телефон,
чтобы меня поцеловать, но интуиция мне подсказывает, что тебе нужны другие
вырезки и ты не мог дождаться, пока я закончу говорить.
— Джером Л. Кемпбелл… — проговорил я.
— Настоящий джентльмен, по крайней мере, солгал бы, — с
упреком сказала Марлин.
Она дала мне легкую пощечину, исчезла в комнате, где стояли
файлы с информацией, и тут же вернулась с нужным конвертом в руках.
В конверте ничего ценного не оказалось, просто вырезки из
различных газет, рассказывающие о человеке, имя которого было более или менее
известно в финансовых кругах.
Кемпбелл произносит речь на конференции банкиров, Кемпбелл
читает приветственный адрес на деловой конвенции, Кемпбелл — член жюри в
дебатах двух колледжей…
Я взял его адрес и вернул конверт Марлин. В этот момент
вбежал один из известных газетных репортеров, и Марлин пришлось долго танцевать
вокруг него. Я видел, что она хочет хоть на секунду отвлечься, чтобы поговорить
со мной, прежде чем я уйду, но тот так и не дал ей такой возможности.
Я тотчас поехал по адресу и сказал секретарю, что хочу
видеть Джерома Кемпбелла до делу о наследстве Гейджа. Начался небольшой
телефонный перезвон, но потом мне все-таки позволили войти в его кабинет.
Кемпбелл оказался крупным мужчиной с холодным и честным
взглядом. Похоже, это было для него привычным делом — изображать искренность с
широко распахнутыми глазами. Когда он говорил, то разводил руки как бы в
стороны для подтверждения своих слов. Похоже, с годами он набирал вес; и теперь
смотрел на меня с видом большого мужчины, презирающего таких маленьких, как я,
ростом всего каких-то пяти футов шести дюймов и весом не более ста тридцати
пяти фунтов.
— Мистер Лэм, — произнес он мое имя, будто объявлял имя
собаки, представляя ее на собачьем шоу.
— Я хочу поговорить с вами об имуществе Гейджа и его фонде
опеки.
Что именно вас интересует?
