Я продолжал искать предлог, чтобы отказаться. Но водить в этих «салочках», кроме меня, было некому: я был единственным врачом в больнице. Так что пришлось надеть «взрослые штанишки» и заняться делом. Я подумал: если я не сделаю этого, она умрет.
Глядя на вещи трезво, я понимал, что ребенку оставалось жить от двадцати минут до получаса. Плана Б не существовало.
Когда мы устанавливали трубку, в помещение набилось человек десять. Трудно описать, каким крошечным был этот ребенок. Я помню, как склонился над малышкой. Горел яркий свет. Пот градом катил по моему лбу. Я вставил трубку так осторожно, как только мог, но не был уверен, что добрался до нужного места. Сумел ли я попасть в легкое?
Потом я увидел конденсат в трубке – легкое заработало! Вот тогда я понял, что попал куда нужно. Я достиг Земли обетованной. Малышка из голубой стала розовой, и все в помещении захлопали. После этого с ребенком было все в порядке. Отлично сработано!
Вторая история случилась летним днем в Келоуне. Пятнадцатилетняя девочка по имени Марисса каталась на квадроцикле с подругой, а их парни ехали впереди на другом. Они довольно быстро поднимались на один из местных горнолыжных склонов. Подруга Мариссы, сидевшая за рулем, врезалась в отбойник и вылетела с дороги. Мариссу подбросило в воздух, словно катапультой, и она приземлилась на дерево. Ствол диаметром около десяти сантиметров прошел прямо сквозь нее, вонзившись под диафрагмой и выйдя около подмышки.
Двое парней уехали так далеко вперед, что даже не поняли, что произошло. Подруга хотела отправиться за помощью, но Марисса умоляла ее не уходить. Она сказала:
– Я умираю. Не бросай меня.
Но подруга ответила:
– Нет, я должна пойти за помощью.
Марисса осталась одна, насаженная на дерево. Она начала писать людям эсэмэски, чтобы попрощаться, потому что считала, что вот-вот умрет.
Поисково-спасательной группе потребовалось два часа, чтобы найти ее. Марисса была жива, но как поместить ее в вертолет вместе с деревом? Пришлось укоротить ствол. Спасатели принялись пилить выше подмышки девочки и ниже ее живота. Дело шло медленно: вибрация электрической пилы могла убить Мариссу, поэтому спасатели пользовались ручным инструментом – но наконец ее все же перенесли в вертолет.
Мы дожидались в Келоуне. Обычно в травматологическом отделении царит полный хаос, но это был один из тех редких случаев, когда при появлении пациента можно услышать, как падает булавка. Все попятились. Мы сняли одеяло с пятнадцатилетней девочки с бревном внутри. Она была бледна как полотно. Я, честно говоря, думал, что она умерла.
Я наклонился к ее уху и произнес:
– Марисса, я доктор Эртель.
Я не ожидал, что она ответит, поэтому было немного жутко, когда она открыла глаза и сказала:
– Здравствуйте.
Думаю, немногие верили, что она выживет, но мы собрали команду из семи врачей и приступили к работе. Девочку спасло то, что дерево прошло всего в паре сантиметров от сердца. Внутренние ткани были сжаты бревном, поэтому кровотечение остановилось. Но, как только мы извлечем дерево, разверзнется самый настоящий ад, так что прежде всего мы отвезли Мариссу в операционную.
После того как мы приготовились к извлечению ствола, началось нечто вроде симфонии. Все были великолепны. У девочки диагностировали разрыв диафрагмы, несколько сломанных ребер и коллапс легкого. Хуже того, были серьезно повреждены крупные кровеносные сосуды, и Марисса могла истечь кровью, если их не восстановить достаточно быстро. То, что она выжила и, более того, выписалась из больницы всего через три недели, сродни чуду. Перед выпиской она попросила у меня справку для школы, чтобы ее освободили от некоторых занятий, потому что она все еще чувствовала себя не на сто процентов!
Говорят, работать врачом скорой помощи – это для адреналиновых наркоманов. За те два дня я насытился адреналином по горло.
Хотя такие события редки, я ни разу не заканчивал смену с мыслями о том, что чего-то не достиг. Видеть облегчение в глазах родных, когда спасаешь их любимого человека? Лучше и быть не может. Мне нравится то, что я делаю, и для меня большая честь – быть частью команды, которая спасает жизни. В прямом смысле спасает жизни! Вот о чем я буду думать, когда состарюсь и выйду на пенсию.
14
Честность как политика. Питер Розенбаум
Все врачи знают, что не у каждого случая будет счастливый конец. Пациенты тоже это знают. Но бывают такие невероятно напряженные и неудобные моменты, когда врач может лишь надеяться, что находит правильные слова и выражает правильные чувства, чтобы передать всю глубину своего беспокойства.
Питер Розенбаум – педиатр по развитию и исследователь в Университете Макмастера в Гамильтоне. Особое внимание он уделяет детской инвалидности. Он знает, что не существует идеального, а тем более хрестоматийного способа, чтобы сообщить плохие новости. Но в самом начале карьеры он нашел краеугольный камень, с опорой на который и выстраивал взаимодействие.
Фото Нейтана Нэша
Эта история началась, когда я был интерном в Больнице королевы Виктории в Монреале. Привезли женщину лет сорока с небольшим, и я слышал, как она кричала в агонии. Было очевидно, что она переживала ужасную боль и горе, но я должен был собрать анамнез. Пока мы разговаривали, я узнал, что четыре месяца назад ей сделали радикальную мастэктомию. Теперь она снова лежала в больнице с мучительной болью в спине.
Вскоре мне доставили ее рентгеновские снимки. Я не был специалистом по радиологии, но даже неэксперт смог бы определить, что один из позвонков в поясничной области – нижней части позвоночника – не был виден. Обычно, когда смотришь на рентгеновский снимок, видишь тени различной интенсивности, но кости выглядят белыми. Я очень быстро разглядел, что одного позвонка не хватает, и стало ясно, что рак распространился. Она была очень больна.
Пациентка не могла видеть мою реакцию, когда я смотрел на рентгеновский снимок, но она была в отчаянии.
– Рак распространился, не так ли? – спросила она.
Я сказал:
– Да, это так.
И я сразу же увидел, как спадает напряжение, копившееся внутри нее. Ее горе чуть отступило – и все потому, что кто-то был честен с ней. Теперь мы могли немного поговорить. Я узнал, что она выжила в Освенциме. Она познакомилась с мужем в лагере или вскоре после освобождения и приехала с ним в Монреаль. Они открыли цветочный магазин и завели детей. Итак, после невероятной бездны, которую она пережила подростком в нацистском лагере смерти, жизнь наладилась.
Но потом рак нанес сокрушающий удар. Она уже перенесла операцию, но теперь болезнь вернулась, и прогноз был не очень хорошим. Я провел несколько дней, слушая ее рассказы о своей жизни. Наши отношения кардинально изменились в тот миг, когда она в отчаянии спросила: «Рак распространился, не так ли?» – и я ответил: «Да».
