Этот случай помог мне понять, что быть честным с людьми – хорошая идея. Правда не уничтожит их. Совсем наоборот. Ранит именно непрозрачность ситуации.
Тогда я был так молод, что не знал, как ей солгать. Но за прошедшие годы я много размышлял над тем эпизодом и понял, что, помимо боли, причинявшей ужасные физические страдания, женщину терзал глубокий экзистенциальный кризис, с которым она не могла справиться, потому что никто не говорил ей, что происходит. Для меня это был драматический опыт в двух отношениях: и в том, что я услышал ее крики, доносившиеся из коридора, и в том, что мы с ней разделили момент прозрения. Весь тон нашего разговора сильно изменился. Она явно все еще была опечалена, но испытывала облегчение, оттого что кто-то был честен с ней, ведь столько людей до того не были честны. Этот опыт очень важен для меня. Он показал мне разницу между болезнью и человеком.
Для меня медицина – история об индивидуальностях. О личных проблемах. В противном случае ваш пациент – это просто еще один желчный пузырь или рак.
Сейчас я педиатр, работаю с детьми-инвалидами. Быть честным с детьми означает внимательно слушать вопросы, которые они задают. Есть один анекдот, который я люблю рассказывать, чтобы проиллюстрировать, что я имею в виду. Ребенок приходит домой из детского сада и спрашивает мать: «Откуда я взялся?» Мама, подготовившаяся к этому вопросу, около получаса объясняет биологические и гимнастические аспекты воспроизводства и потом говорит: «Надеюсь, я ответила на твой вопрос». А ребенок в ответ: «Ну, моя подруга Сара – из Детройта. А я откуда взялся?»
Так вот, в течение многих лет я учу студентов-медиков прислушиваться к вопросу и его контексту. Вы можете спросить меня: что такое церебральный паралич? В этом вопросе всего четыре слова, но на него можно ответить по-разному. Ни один из ответов не будет нечестным, но они будут совершенно разными в зависимости от того, кто и почему задает вопрос.
Когда родители спрашивают: «Что это значит – у моего ребенка церебральный паралич?» – я пытаюсь ответить, понимая, откуда исходит вопрос. С детьми то же самое – контекст. Допустим, у ребенка рак. В 1960-х годах, когда я был студентом, меня учили никогда не сообщать ребенку ужасных новостей. Но, конечно, дети и сами знают, когда что-то не так. Они видят, как мама все время плачет.
Даже когда я еще многого не знал, мне казалось странным, что следует сохранять эту информацию в секрете. Это же просто смешно! Можно не говорить ребенку, что делают белые кровяные клетки, но нужно говорить с ним честно и в соответствии с его возрастом и уровнем понимания. Я имею в виду: если вы пришли ко мне и я не был с вами честен, сможете ли вы мне после этого доверять? Честность действительно хорошая политика.
Я также узнал, что правдивость – это процесс, а не одноразовое событие. Однажды я лечил пациента с мышечной дистрофией Дюшенна – тогда это был почти смертный приговор. Сейчас есть методы лечения, улучшающие состояние, и пациенты доживают до двадцати, тридцати и даже сорока. Но не тогда. Итак, у меня состоялся разговор с матерью и ее мужем. Он все задавал и задавал вопросы, и по мере того, как я отвечал, мать постепенно поворачивала свой стул, пока не оказалась спиной ко мне. Она явно не хотела этого слышать. Она не была готова. Так что часть искусства медицины – умение читать как вербальное, так и невербальное. Большинство людей, когда вы говорите им что-то серьезное, задают много вопросов. Некоторые из них хотят знать все, но другие – нет.
Самая дорогая валюта врача – время. И если у вас есть только пять минут на прием, очень трудно вести серьезный разговор. Я твердо верю, что нужно заранее тратить время на консультирование и анализ проблем пациента, поскольку пациент, понявший то, что с ним происходит, с меньшей вероятностью будет возвращаться каждые пятнадцать минут. Раннее вложение времени в семью – даже в расширенную семью – очень ценно.
Врач неизбежно вынужден сообщать плохие новости. Люди не заглядывают к нам в кабинет, чтобы рассказать, как прекрасно поживают или выпить пива. Они приходят с проблемами. Такова природа нашей деятельности. Так почему же мы измеряем артериальное давление? Почему пальпируем грудь? Почему проводим ректальный осмотр? Мы кое-что ищем. Что мы будем делать, если что-то найдем? Этому надо учить врачей с самого начала.
Одна из вещей, которую врачи узнают еще в студенчестве, заключается в том, что смерть – это враг. Это худшее, что может случиться. Но когда становишься старше, понимаешь, что в этом мире многое хуже смерти. Помню, полвека назад, когда я был ординатором, лейкемия не просто убивала – она убивала быстро. Если у вас лейкемия, вы умрете через шесть недель. Это порождало в моей душе невероятную горечь. Но спустя несколько месяцев, потраченных на откровенные беседы с родителями, я увидел, что может сделать хороший врач. Мы должны передать эту мудрость молодым людям.
Для меня забота, демонстрация готовности выслушать и попытка помочь людям разобраться в их физических и экзистенциальных дилеммах – суть медицины. Часть этого – говорить правду, и именно это я впервые узнал много лет назад, когда повстречал женщину с болью в спине. Я знаю, что благодаря этому опыту стал лучше как врач.
Когда знаешь то, чему тебя учили – работе с людьми в очень тяжелых обстоятельствах, – и делаешь это наилучшим образом, испытываешь глубочайшую удовлетворенность. В мире огромное количество страданий. Многое из того, что я пытаюсь сделать, в той скромной степени, в какой мне это позволено, и в рамках данной мне «власти» – это чуточку облегчить страдания, когда люди обращаются ко мне за советом. Вот что так ценно для меня в профессии врача.
15
«Я никогда не забуду». Робин Маклеод
Неудивительно, что сразу после спасительного медицинского вмешательства пациент испытывает непреодолимое желание поблагодарить врача, который помог в трудную минуту. Куда удивительнее, если благодарность пациента никогда не угасает.
Робин Маклеод может подтвердить, что такие пациенты действительно существуют. Она колоректальный хирург в Торонто и вице-президент онкологического центра Онтарио.
Шел 1993 год, у меня как раз был операционный день. В перерывах между делами я спустилась к себе в кабинет. Открыв дверь, я увидела, что оба моих секретаря в весьма приподнятом настроении, и я поняла: что-то случилось. Оказалось, флорист привез мне дюжину красных роз. К письму прилагалась карточка, на которой было написано: «Я никогда вас не забуду», и подпись: «Марвин».
Я была замужем – за человеком, чье имя не Марвин, – и у меня было двое детей. Я покраснела, прочитав открытку. Я видела: мои секретари думают, что это замечательно. Я напряженно размышляла о том, что же это за Марвин такой, но ни до чего не додумалась. Чуть позже один из секретарей вспомнил, что в начале недели кто-то звонил и спрашивал точный адрес моего офиса. Я смотрела на карточку еще какое-то время и наконец вспомнила, кто такой Марвин.
