Во время цикла терапии я лечил одну женщину – более сложного пациента не встретилось за всю мою медицинскую карьеру. Ей было чуть за шестьдесят, так что старой я бы ее не назвал, но у нее оказался целый букет серьезных медицинских проблем. Согласно списку диагнозов, который занимал по меньшей мере полторы страницы, у нее были проблемы почти со всеми органами тела. У нее имелось аутоиммунное заболевание, которое затронуло несколько органов. Проблемы с почками стали настолько серьезными, что женщина нуждалась в диализе. С сердцем тоже было неладно. И каждое из этих состояний взаимодействовало с другими, поэтому ситуация складывалась чрезвычайно сложная. Я провел три или четыре часа, читая ее медкарту, чтобы понять историю каждого из заболеваний. Пришлось приложить немало усилий, чтобы распутать клубок диагнозов и составить четкое представление о состоянии здоровья пациентки, прежде чем я ощутил, что готов поговорить с ней.
И вот я вошел в палату, чтобы осмотреть пациентку. Я очень гордился тем, что потратил столько времени, чтобы разобраться в ее болезнях. Однако ее это не впечатлило. Ей было совершенно неинтересно говорить о своих болезнях. Вообще неинтересно. Я провел за чтением несколько часов – и все для того, чтобы обнаружить, что пациентку ни чуточки не волновало собственное здоровье. И неудивительно: хоть я и провел три часа, изучая медицинскую карту, пациентка провела три года, в течение которых вся ее жизнь вращалась вокруг этой карты. Для нее это было невыносимо. Все, чего она хотела, – мирно уйти.
Поскольку за ее лечение отвечал большей частью я, на протяжении следующих недель я провел с ней довольно много времени. Она не могла передвигаться и была прикована к постели. Думаю, она понимала, что никакое медицинское вмешательство не обеспечит ей жизнь того качества, которое сделало бы эту жизнь достойной продолжения.
Пациентка решила отказаться от дальнейшего лечения, включая диализ. Это должно было обречь ее на верную смерть.
Она была в здравом уме, когда принимала решение. И я подумал, что только такое и мог принять разумный человек, переживший то, что выпало на ее долю. Отказ от поддерживающей жизнь терапии, безусловно, был ее правом, и ни я, ни кто-либо другой не должны были переубеждать ее. Мы изучили факторы, которые она взвешивала, и ее душевное состояние, когда она принимала решение. Была ли она в депрессии? Повлиял ли на решение какой-то другой потенциально исправимый фактор? Все ли возможные дополнительные условия, которые могли повлиять на ситуацию, мы учли? Но правда заключалась в том, что пациентка не была в депрессии, и прочие факторы тоже были ни при чем. Она просто чувствовала, что качество жизни ее не устраивает.
Мы с ней немного поговорили, и она сказала, как сильно любит музыку. Оказалось, что ее любимая песня – «Ложе из роз» Джона Бон Джови, и много позже я подумал, что, возможно, некоторые слова подходят к ее ситуации:
Я хочу уложить тебя на ложе из роз,
Сегодня я сплю на ложе из гвоздей…
Думаю, самое ценное, что я сделал для пациентки, – записал компакт-диск с этой песней, а также с другими песнями Бон Джови, которые ей нравились.
Без диализа она умерла от почечной недостаточности. После этого я встретился с двумя ее взрослыми детьми, и благодарность, которую они выразили, стала для меня особенной. Думаю, они оценили нашу заботу о том, чтобы обеспечить их матери комфортную жизнь без боли. Но также, думаю, они испытывали признательность за то, что я нашел время, чтобы понять пациентку и узнать, что для нее по-настоящему важно. Одно дело – назначить лекарства, чтобы снять боль. И совсем другое – записать компакт-диск с любимыми песнями, чтобы пациентка почувствовала не только физический, но и душевный комфорт; чтобы она видела, что ее понимают, ценят и дорожат ею. Думаю, именно поэтому ее дети были мне благодарны.
За время работы я столкнулся со множеством будоражащих кровь случаев, когда пришлось хорошенько попотеть, чтобы реанимировать пациента. Я работал с такими травмами, после которых человек не может выжить, если верить критериям, применяемым для количественной оценки риска смерти. Однажды ночью в отделение поступила девочка-подросток с полиорганной недостаточностью после автомобильной аварии. Ее сердце останавливалось несколько раз, из-за чего они нуждалась в активной реанимации. У нее были черепно-мозговая травма, травма позвоночника, травма ребер, травма живота и переломы костей. Мы не думали, что она доживет до утра. Но она выкарабкалась и через год уже была как новенькая. Незабываемо? Конечно.
Однако история женщины, которая просто хотела мирно уйти из жизни, служит для меня более острым и личным напоминанием о том, почему я стал врачом.
И последнее: ее дети сказали, что мать умерла, слушая Bed of Roses на компакт-диске, который я для нее записал.
39
Новый и улучшенный. Шейди Ашамалла
В рекламной индустрии словами «новый и улучшенный» бросаются каждый раз, когда выпускают стиральный порошок с новым ароматом или упаковывают зубную пасту в новый тюбик. В медицине не так уж много рекламы.
Шейди Ашамалла – хирург-онколог в онкологическом центре Одетты больницы Саннибрук. Когда он начал выполнять «новую и улучшенную» манипуляцию, он не то чтобы рекламировал ее, но попытался сделать известной.
Когда я заканчивал обучение, главный врач больницы сказал: «Если будете специализироваться в области минимально инвазивной хирургии и хирургической онкологии, вы станете первым, кто женится на этих двух областях, и это то, что нам здесь нужно». Он любил использовать яркие расхожие фразы, чтобы выразить свои чувства, и он сказал: «Мы изобретаем будущее здравоохранения. Если вы совместите эти две вещи, я найду для вас работу».
Так я и сделал. Я специализировался в этих двух областях, а он сдержал слово, взяв меня на работу. Я пришел в больницу с очень четким наказом – делать минимально инвазивные операции при колоректальном раке. Это было несколько лет назад, и по сей день в стране найдется не так уж много врачей, имеющих столь ограниченную сферу деятельности, как у меня. Я говорю это потому, что многие хирурги-онкологи работают со множеством других видов рака, а многие специалисты по минимально инвазивной хирургии проводят множество других видов минимально инвазивных операций. Лишь очень немногие занимаются только малоинвазивными вмешательствами при онкологических проблемах.
Когда я начинал, было трудно понять, как все пойдет дальше. Насколько у меня хватит запала? Не станет ли мне скучно? Это очень ограниченная, специализированная практика. Но технология развивалась, и я приложил много усилий, чтобы вывести ее на новый уровень.
Концепция состояла в том, чтобы применять лапароскопию (метод минимально инвазивной хирургию) для удаления рака прямой кишки через задний проход.
