И пошла Марика за остальными дарами, хоть и устала неимоверно, да и голод скрутил изнутри, но внесла все дары и уложила их в найденный сухой теплый погреб. Затем спустилась и повела Вера, а за ним и стаю его на ночлег, но сколько ни поднималась по Маяку, оказавшемуся огромным замком внутри, сколько ни пыталась найти открытую комнату, все было заперто наглухо, и только большая зала с огромным камином так и манила теплом и пахнущими яствами на столе. Псы чуяли еду, поскуливали, но послушно следовали за хозяйкой.
Марика выбилась из сил, но так и не смогла найти ночлег для ее собак, а в зал вести боялась, хоть и послушные звери у нее были, но Урса мог и растерзать их. Кто его знает, какое у бога настроение.
Она звала его, испрашивала дозволения, но в ответ ей была тишина.
— Хорошо, сделаем так, — решила Марика. — Я вам постелю на входе, пока хозяина ждем.
Вер посмотрел умным взглядом и зевнул во всю пасть, позади тоже послышались зевки. Марика улыбнулась и погладила каждого по крепкой шее, а потом принесла все, что было своего: платья да платки. Покрывала и накидки мужские трогать побоялась. Устроила псов, принесла им со стола мясо вареное, да и не заметила, как сама заснула прямо там, среди своих собак.
— И что это значит? — раздался над ней басовитый голос. — Аль хозяин я плохой, что ты решила с собаками своими спать, а не в предложенной мною комнате?
Марика подскочила и ударилась макушкой обо что-то твердое. Сверху охнули и рыкнули, а потом сильные руки схватили ее за талию и поставили на каменный выступ окна.
— Разглядеть хочу, что же мне прислали.
Урса оказался совсем не таким, каким его представляла Марика: огромный, весь заросший белыми волосами и бородой, широкоплечий мужчина. В старой затертой бесчисленными круговоротами одежде, в ношеных рваных сапогах, со злющим прищуром почти бесцветных глаз.
— Боишься меня? — довольно проговорил медведь в человеческом обличьи.
— А вы сами не пугаетесь, глядя в начищенное серебро?
— Язык откушу.
— Воля ваша, но поговорить сможете с новой девой только через круговорот.
Марика надеялась, что все и закончится: здесь и сейчас. Ударит он ручищей по лицу за дерзость такую и убьет, но Урса замер, а потом расхохотался громко, что стены отозвались гулом.
— Как звать тебя?
— Марика.
— Мудрость, значит, — с нежностью сказал Урса и хитро блеснул глазами. — Ну что ж, два испытания ты прошла, проявив и доброе сердце, и заботу, но сможешь ли ты понять главное — мою сердцевину?
Марика улыбнулась и дотронулась до спутанных волос мужчины, аккуратно убирая их со лба, чтобы разглядеть взгляд его обжигающий.
— Волхв наш часто говаривал, что беседы вести нужно на полный желудок, в тепле и уюте. Давайте, я вам обед сготовлю, воду нагрею, волосы в косу уложу, а потом и за разговором вы и узнаете, смогу ли я или нет выполнить ваше третье испытание.
Урса довольно фыркнул, уже зная итог. Уж больно умна и добра была Марика, не боялась заступиться за слабых, да и себя в обиду не давала, заботой и добротой лечила сердца.
«Настоящая красавица с самой яркой сердцевиной», — подумал Урса и с огромной радостью простил жителей Мурман-линнь за жестокосердие, раз подарили они ему такой бесценный дар.
А к следующей зиме зажегся Маяк, осветил небо ярче Огней и прогнал мрак. Жители Мурман-линнь радовались всю Долгую ночь, жгли костры яркие, поминали Марику-дарительницу за ее жертву, а в последний день ночи вышел из снежной бури огромный медведь, на спине которого в легком платье из кристаллов воды и самоцветов сидела сама Марика. Такая прекрасная, что слепила собой. Все жители замерли, пораженные невиданным, а Марика тем временем спустилась с белого медведя и улыбнулась.
— Я пришла поблагодарить вас за дар счастья семейного. Сам Урса прощает вас.
Медведь зарычал, соглашаясь со своей любимой.
— Прошу, примите эти самоцветы в благодарность, но камни не простые, а заколдованные самим Владыкой Небесных Огней. Сердцевина их живая, и пока хозяин добр и мудр, то и камень жив, принося удачу его владельцу. Кто не боится, пусть подойдет и возьмет подарок.
С улыбкой наблюдала Марика, как подходили к ней дети и старики. Обнимали, целовали, радовались ее счастью. Как просили ее благословения пары молодые, ожидающие ребенка. Как преклоняли колени молодые мужчины, а взятый камень сразу дарили своим нареченным в знак чистой любви. Но были и те, кто не подошел и не взял дар. Вот и семья ее не подошла, держась в стороне и наблюдая с опаской.
Марика ничего не сказала, вида не подала, лишь улыбнулась на прощанье, поклонилась жителям и исчезла в снежной пелене, восседая будто царица на своем дорогом Урсе.
Уже в белой башне, в большом зале, сидя у камина, молодой мужчина обнял жену, что держала их ребенка в теплых объятиях и спросил:
— Неужели ты не расстроилась, моя Марика? Ведь не приняла даров твоя семья?
— Нет, любимый. Простила я их за жестокосердие давно. — Марика подняла руку и провела по белым волосам мужа. — Но прав был твой отец — сложно человеку увидеть внутреннюю темноту, что страшнее любого проклятия. Вот и придумала я способ показать ее.
— Ох, мудра, — рассмеялся Урса. — Теперь у Маяка моего будет вечный Свет. Но, чтобы не совершать прежних ошибок и не проверять на собственной шкуре человеческую доброту, я закрою свет твоей сердцевины. Теперь его смогут увидеть лишь добрые сердца.
Он поцеловал жену в щеку и прижался сильнее, согреваясь от ее любви.
С тех пор и повелась старая традиция — проверять сердцевину. Коль видит человек свет Маяка, значит, благословлен он Урсой и его женой Марикой за доброе сердце. А нет… Так никогда не поздно отыскать его внутри.
Глава 1
Наконец-то настал день Солнцестояния, когда свет дня длиннее темноты ночи. Говорят, что только в такие дни соль расскажет тебе всю правду о будущем. Укажет верный путь. Я ждала этого дня все свои семнадцать зим.
Сестры мои наряжались с самого восхода. Смеялись и перебирали в большой резной шкатулке бусы. Отец привозил их с теплых краев Булгарии, где торговал с соляными князьями. Наша соль ценилась от востока до запада, от севера до юга, и род наш слыл знатным на всех берегах Мертвого моря да в теплых водах Бирюзы.
К вечеру на большом дворе у дома накрыли столы, разожгли костер. Лето в наших краях было светлым, но не теплым, оттого вечерами грелись мы у печей, а в руках всегда был звар из морошки. С детства нас учили готовить его, ведь считалось, что он и хворь уберет, и от злых духов убережет. Сегодня же нам разрешили надеть дорогие шали и сесть рядом со взрослыми. Такое позволяли только по большим праздникам. Знала бы я, что меня ждало в конце праздника, то не радовалась бы так этому дню. Но от звара шел пряный теплый аромат, летние луговые ароматы трав кружили голову, и я в нетерпении ерзала на бревенчатой скамье в ожидании главного ритуала.
