— Может, вернешься в Хадо?
— Чтобы жить с тетушкой Ли Ок и дядей Хим Чханом? Ни за что.
— Тогда приезжай в Пукчхон и сними жилье рядом со мной.
— Я не могу жить в деревне как вдова. Я стану никем.
— Не как вдова, а как моя подруга, — возразила я обиженно.
В целом визит получился неутешительный.
На прощание Ми Чжа дала мне денег, чтобы я наняла шаманку Ким провести ритуал и вернуть потерянную душу Сан Муна. Я вернулась в Пукчхон, полная благодарности судьбе за своего мужа, свой дом и свою жизнь, пусть и непохожую на весь мой прежний опыт, но мирную, безопасную и счастливую. Я работала хэнё, а Чжун Бу учил детей, и ему не мешали японские оккупанты. Он обращался к ученикам исключительно на родном языке, они называли друг друга корейскими именами
[10] и говорили на диалекте Чеджудо, не боясь наказания. Все это стало возможным, потому что мы наконец избавились от японских колонистов, хоть пока и не знали, каково будет жить с американскими оккупантами.
Когда мы с Чжун Бу поехали с детьми в гости в Хадо, я нашла шаманку Ким, и та провела церемонию для Сан Муна. «Где муж Ми Чжа? — спросила она богов. — Пусть вернется домой, где его ждет жена. Пусть вернется домой, чтобы проявить уважение к родителям. Пусть вернется домой и познакомится с сыном».
* * *
В июне у меня появился сын. Роды прошли очень легко. Мальчика мы назвали Сун Су, причем имя Су должно было стать общим для всех наших с Чжун Бу сыновей. Первые три дня жизни я одевала Сун Су в специальную одежду — ее сшили из счастливой ткани, которую мне подарила Ки Вон. Шаманка из Пукчхона дала малышу свое благословение. Ее могучий дух пропитал силой и моего сына. Сун Су пережил три первых трудных дня и дальше рос крепким. У него были здоровые легкие, и он хорошо сосал молоко.
Когда мальчику исполнилось четыре месяца и склоны Бабушки Сольмундэ запылали цветами осени, Чжун Бу, Ю Ри, Мин Ли и я поплыли на лодке в Хадо, чтобы помочь отцу провести ритуалы почитания предков для моей матери, сестры и братьев, которые умерли или не вернулись домой после окончания войны. Мы приехали, разместились в доме моей семьи, и Чжун Бу сразу сходил за матерью. Входя в дом моего отца, До Сэн сияла от счастья.
— Мой первый внук! — воскликнула она. Появление внука означало, что еще одно поколение будет после смерти До Сэн выполнять для нее ритуал почитания предков. Но и дочку моя свекровь рада была видеть, хотя Ю Ри, похоже, совсем ее позабыла. Мы с До Сэн вместе занялись приготовлением ритуальных блюд. В этом году продуктов было мало, но мы ухитрились сварить суп из золотого окуня, белого редиса и водорослей, приготовить миску папоротника с приправами и гречневые блины с турнепсом и зеленым луком — любимые блюда предков.
Мой отец как раз гонялся за Мин Ли — ей уже исполнилось пятнадцать месяцев, и она отлично ходила, — когда раздался гудок автомобиля. Мне была известна только одна семья с автомобилем. Вытерев руки, я побежала по олле к главной дороге и действительно увидела там семейный автомобиль Сан Муна. Ми Чжа стояла склонившись у открытой задней двери, потом выпрямилась, достав Ё Чхана, и поставила сына на землю. На ней было платье в западном стиле и шляпка с сетчатой вуалью, которая доходила до кончика носа. Ё Чхан за прошедший год сильно вырос, а круглые щеки делали его похожим на отца.
— Я ведь всегда отмечаю этот праздник вместе с тобой, — сказала подруга. — Сун Силь была мне как мать.
Тут медленно открылась другая дверца седана, и появился Сан Мун. Я не видела его два года и вряд ли узнала бы, не будь рядом Ми Чжа с сыном. От Сан Муна остались кожа да кости, глаза запали, лицо осунулось. Одежда на нем тоже была западная, но на ногах я заметила соломенные сандалии, которые Ми Чжа сделала ему на свадьбу. На открытых участках кожи виднелись язвы.
— Мой муж сбежал с Севера, — сказала Ми Чжа, чтобы объяснить состояние Сан Муна. — Поначалу мы боялись, что он не выживет, а теперь приехали попросить шаманку Ким поблагодарить богов и духов, которые ему помогли. Мне кажется, здесь он сможет вылечиться.
В итоге мы все вместе провели в Хадо целую неделю. Чжун Бу целыми мисками готовил похлебку из морских ежей — известно, что она помогает старикам и больным детям, — а Сан Мун ее ел. Каждое утро мой муж помогал Сан Муну спуститься на берег, чтобы тот опустил ноги в соленую воду. Мужчины приглядывали за нашими детьми, а мы с Ми Чжа ныряли с кооперативом До Сэн. Ближе к вечеру мы вчетвером усаживались на камни, любовались закатом, пили рисовое вино и умилялись детям, которые комично ковыляли по берегу.
Как-то раз, когда мы с Ми Чжа выходили из моря в костюмах хэнё, Сан Мун сфотографировал нас камерой, подаренной ему на свадьбу. Я решила, что он понемногу приходит в себя, несмотря на горечь и страх, навеки поселившиеся в сердце. Как и многие другие беглецы с Севера, он ненавидел коммунизм и не питал доверия к тому, какое будущее могут выбрать Чеджудо и остальная страна. А вот мой муж как раз был полон оптимизма по поводу нашей новой нации и ее будущего. Они вечно ссорились, а ко времени возвращения по домам почти не разговаривали.
2008: ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Ён Сук опять не спится. Она лежит на подстилке, смотрит в потолок и слушает, как волны бьются о скалы. Ее беспокоит, что она допустила ошибку при вчерашнем погружении. А вдруг дальше она начнет ошибаться все чаще? Еще она беспокоится о детях, внуках и правнуках. И о том, что будет, если Северная Корея решит напасть на Южную. Думает она и про нынешнего президента, которого корейский народ избрал взамен прежнего, обвиненного в получении взятки. Может, лучше бы правил пусть коррумпированный руководитель, но уже знакомый?.. За восемьдесят пять лет жизни одно Ён Сук усвоила твердо: правительства приходят и уходят, и кто бы ни занял теплое место, рано или поздно он тоже поддастся коррупции.
Все эти мысли теснятся на поверхности ее сознания, и это ее даже радует, потому что из глубины все время рвутся воспоминания, в которых слышатся крики и мольба, и от этих воспоминаний никак не избавиться. Ён Сук считает про себя до ста, потом в обратном порядке. Подчищает собственный мозг изнутри воображаемой стирательной резинкой. Расслабляет пальцы на ноге, потом стопу, лодыжку, икру, постепенно двигаясь к макушке, а оттуда мысленно спускается к другой ноге. Она делает все возможное, чтобы изгнать из сознания терзающие ее образы. Ничего не помогает. Никогда ничего не помогает.
Когда наконец настает рассвет, Ён Сук одевается, завтракает и размышляет, чем заняться. Кое-кто из ее подруг утешается мыльными операми по телевизору, но ей проблемы персонажей неинтересны. Нет, она не из тех старух, что сидят дома и смотрят телевизор. Но сегодня она чувствует себя усталой, хоть ей и неприятно признаваться в этом даже себе. Хорошо было бы выйти на берег и отдохнуть в павильоне. Там можно смотреть на море и наблюдать, как недалеко от берега погружаются и всплывают хэнё, слушать напевный и тревожный звук их сумбисори. А еще можно подремать. Никто ее не станет беспокоить — она древняя старуха и пользуется в Хадо всеобщим уважением.
