— Рыбаки среди них тоже есть.
— Тут дело не во всех этих левых и правых штучках, про которые рассуждают по радио, — заявила Ки Вон. — Просто мы не хотим, чтобы другая страна учила нас жить…
— И еще хотим единую страну! У меня родные на Севере.
— Нам всем досталось от этих неурядиц. Сначала японцы, потом война. А теперь куча проблем, есть нечего…
— А кого-нибудь убили? — спросила я.
Бульток затих. Все так увлеклись, что не успели задуматься о возможных жертвах и пострадавших.
Ки Вон знала ответ на мой вопрос.
— Если считать по всему острову, убили четырех повстанцев и тридцать полицейских…
Женщина рядом со мной испустила стон.
— Тридцать полицейских?
— Ох…
— С ума сойти!
— Еще в Хамдоке двое пропали, — добавила Ки Вон.
Всего в трех километрах от нас. Как там Ми Чжа? Может, стоило побеспокоиться о подруге, но с тех пор, как я увидела Сан Муна в окне полицейского участка, я сочла, что она в безопасности.
— В каком смысле пропали? Ушли со службы?
— Их похитили!
На лицах сидящих рядом женщин читался страх. Мы уже привыкли к тому, что после нападений следуют ответные меры, так что все встревожились.
— Зато в Пукчхоне никто не погиб, — сказала Ки Вон. — И на том спасибо.
У нас стало полегче на душе: если в деревне никого не убили, тогда против нас, возможно, не станут проводить карательные меры.
Когда мы вышли в море, я заставила себя забыть о земле. В бульток мы вернулись через несколько часов, чтобы поесть и погреться, и к этому времени события прошлой ночи отошли на второй план. Если уж ныряльщицы, как обычно, начали хвастаться уловом друг перед другом, может, и остальные сумеют забыть о нападениях.
Американский полковник, возглавляющий военную администрацию, тоже не очень переживал. «Меня не интересует причина восстания, — заявил полковник Браун репортеру по радио тем вечером. — Двух недель вполне хватит, чтобы подавить бунт». Однако он ошибался. Эту дату, третье апреля — са-сам по-корейски, «четыре-три», — запомнят надолго, и все последующие события назовут Инцидентом 3 апреля, хотя мы пока не знали, что тот день сыграет в нашей жизни такую важную роль.
Два дня спустя Чжун Бу сказал мне, что американская военная администрация учредила новый орган — военную комендатуру Чеджудо. А еще установили более строгий комендантский час.
— Ну и как мне сидеть дома от заката до рассвета, если нужно таскать воду, собирать топливо и обихаживать свиней? — спросила я у мужа.
Чжун Бу только почесал в затылке.
Мы послушали по радио выступление командира Девятого полка корейской военной полиции, который объяснял, что он пытался добиться мирного соглашения: «Я предложил восставшим сдаться, но они потребовали разоружения полиции, увольнения всех государственных чиновников, удаления с острова вооруженных формирований вроде Северо-западной молодежной лиги и объединения Кореи».
Разумеется, власти не могли согласиться на такие условия. В итоге военной полиции прислали подкрепление — еще почти тысячу человек. Кое-кого из них поставили охранять прибрежные деревни, в том числе Пукчхон, Хадо и Хамдок, — и я, признаюсь, только обрадовалась. Потом — новости мы узнавали либо по радио, либо из сплетен — полиция поднялась на гору Халласан и атаковала повстанцев. К концу апреля город Чеджу был полностью оцеплен, полиция обыскивала дома, выясняя, кто сочувствует коммунистам. Однако в полиции и среди солдат оставалось много людей с Чеджудо. Потеряв терпение, они уходили в горы к повстанцам. Даже из Пукчхона несколько человек присоединились к бунтовщикам.
Генерал-майор Дин, новый американский военный губернатор Кореи, прибыл на наш остров, чтобы «оценить ситуацию». Он во всеуслышание повторил байку о том, что на Чеджудо высадилась северокорейская Красная Армия и командует повстанцами. Потом пошли слухи, что вокруг острова ходят северокорейские военные суда и советская подлодка. Благодаря этим наветам власти окончательно уверились, что на острове нужно проводить жесткую политику. Генерал-майор Дин послал на Чеджудо еще один батальон. И хотя армия США получила приказ не вмешиваться, военные отслеживали действия корейцев с помощью самолетов-разведчиков. Я работала в поле, а самолеты летали прямо надо мной в поисках добычи. Вечером я видела, как в море крейсеры прочесывают прожекторами горизонт. На ярмарке пятого дня торговцы овощами с предгорья рассказывали, что по пути сюда видели, как корейские подразделения во время вылазок сопровождают американские офицеры в джипах или верхом. За последние шесть недель арестовали четыре тысячи человек.
В начале седьмой недели Чжун Бу позвал к нам домой неграмотных женщин из кооператива, чтобы научить нас голосовать. Пусть даже на выборах все определено заранее, хэнё хотели воспользоваться шансом повлиять на управление государством.
— Необязательно знать буквы, которыми пишутся фамилии кандидатов, — объяснил нам муж. — Главное — помнить, в каком порядке люди указаны в бюллетене: кто первый, кто второй или третий. Так и выбирайте: отмечайте номер того человека, который вам нужен.
Но когда мы пришли на участок для голосования, нас туда не пустили.
— Разворачивайтесь и идите домой, — велели нам.
И снова все новости я узнала в бультоке — хэнё следующим утром квохтали, как взбудораженные куры. Пусть в Пукчхоне нам не дали проголосовать, но по сравнению с ужасами, которые творились в других местах, это была ерунда.
— Полицейские, военная полиция и Северо-западная молодежная лига перекрыли…
— Главную дорогу Чеджудо на восток…
— И на запад…
— Чтобы повстанцы не смогли пройти.
Юн Су, юная дочь Ки Ён, не в первый раз сумела лучше других оценить ситуацию.
— И у властей ничего не вышло, — сказала она с некоторой гордостью. — Повстанцев они все равно не остановили. Они нападали на участки и жгли урны с бюллетенями, похищали членов выборных комиссий, снова перерезали телефонные линии…
Тут подключились остальные женщины:
— И разрушили мосты…
— И перекрыли те самые дороги, по которым их собирались не пропускать.
В конечном счете голоса жителей Чеджудо вообще не стали считать, и кандидата американцев Ли Сын Мана избрали президентом, хотя Южная Корея еще официально не стала страной.
На следующее утро, когда я пришла в бульток, вчерашняя нервная болтовня сменилась тревогой. Все опасались, что правительство нас накажет за беспорядки в ночь перед выборами.
— Я руковожу кооперативом, — сказала Ки Вон, — но, как женщина, никак не могу повлиять на будущее.
— Ни одна женщина не может!
— И дети тоже. А пожилые?
