В бульток мы зайти не посмели. Просто сняли уличную одежду у всех на виду и рука об руку зашли на мелководье. Защитные очки мы тоже надевать не стали — они могли выдать наши намерения. Увидев нас, сельчане удивились бы, что мы пошли для развлечения нырять в холодной воде, но сочли бы, что мы с детства любим плавать вместе. А если бы к нам придрался один из солдат, мы планировали поделиться с ним уловом.
Поскольку хэнё нырять не разрешалось, под водой у самого берега полно было волчков и брюхоногих. Мы собирали их в маленькие сетки, стараясь не жадничать. Если нас вдруг поймают, большой улов сработает против нас. Мы нарушали правило, за исполнением которого следили так же тщательно, как и за соблюдением комендантского часа, но под водой я чувствовала, что делаю все правильно. Это же мой мир. Как я позволила, чтобы меня сюда не пускали и не давали кормить детей? А теперь рядом со мной была Ми Чжа, и это придавало мне мужества.
Часов в одиннадцать, набрав достаточно добычи на похлебку с икрой морских ежей и рагу из улиток с сушеным сладким картофелем, мы с Ми Чжа вылезли на берег и быстро оделись. Сети мы сунули в корзины и прикрыли тканью. Следы своего нарушения мы замели лишь слегка: если нас вдруг остановят и допросят, от чрезмерных стараний будет только хуже. По пути к дому мы видели, как люди вокруг занимаются повседневными делами, но за спокойствием чувствовалась настороженность. Большинство мужчин собрались под деревом на площади, с ними были самые младшие дети, но никого из старейшин, несших тела в Хамдок, я среди них не заметила. Девочки по-прежнему выполняли поручения матерей, частенько при этом за спиной у них был привязан кто-нибудь из младших братьев и сестер. Женщины нашего возраста и старше, тепло укутавшись, сидели на ступенях перед дверями домов и занимались обычной работой хэнё в перерывах между погружениями: чинили сети, точили ножи и копья, штопали костюмы для ныряния или шили новые для дочерей. Все готовились к тому моменту, когда снимут запрет.
И вдруг мирная тишина раскололась — внезапно, без единого предупредительного крика. Загрохотала стрельба, заревели двигатели грузовиков, люди куда-то побежали. Немедленно воцарился хаос. На нас будто одновременно со всех сторон снизошли боги-демоны. Отцы хватали младенцев и малышей, братья цеплялись за руки сестер. Сидевшие дома женщины выбежали на олле, ища детей, внуков и мужей. Мы с Ми Чжа тоже пустились бежать. Мне надо было попасть домой, к детям и Ю Ри. Ми Чжа держалась рядом. Разлучаться нам было нельзя. Я нуждалась в подруге, но она, находясь далеко от дома, нуждалась во мне еще больше. В Пукчхоне она была чужая. Если мы потеряемся в суматохе, никто не пустит Ми Чжа к себе: незнакомую женщину сочтут шпионкой или одной из повстанцев.
Я почувствовала запах дыма и услышала треск огня еще раньше, чем его увидела. Мы свернули за угол, и к нам вдруг покатились огненные шарики. Это были горящие крысы. А за ними виднелись пылающие соломенные крыши; некоторые хижины пламя уже охватило целиком. Солдаты перебегали от дома к дому с факелами в руках и поджигали крыши одну за другой.
— Пойдем, тут есть другой проход! — крикнула я.
Мы развернулись и побежали в ту сторону, откуда пришли, проталкиваясь сквозь встречный поток людей. Но солдаты были везде, и нас быстро окружили.
— Не двигаться! — крикнул один из солдат.
— Не пытайтесь убежать! — скомандовал другой.
Но как же дети? Я стала лихорадочно оглядываться. Мне надо было попасть домой. В той же ловушке, куда угодили мы с Ми Чжа, оказались еще человек десять. Конечно, всем хотелось сбежать — чтобы выжить, чтобы найти родных, — но на нас были нацелены ружья, за спиной пылал пожар, так что приходилось слушаться. Если меня застрелят на олле, я не сумею помочь детям и не найду мужа и невестку. Как настоящая хэнё, я быстро мобилизовалась. Надо выжить ради семьи, говорила я себе. Надо защитить родных.
Солдаты гнали нас вперед, словно скот. По дороге присоединялись новые солдаты с очередными группами пленников.
Ми Чжа крепко вцепилась мне в предплечье.
— Куда нас ведут? — спросила она дрожащим голосом.
Я не знала. Мы с подругой оказались в центре колонны, нас теснили со всех сторон. Еще раз свернув, мы оказались на тропе, которая вела вдоль домов учителей, в том числе и нашего с Чжун Бу дома. Я протолкалась к краю плотной толпы: ворота в наш двор широко распахнуты, пустая привязь Ю Ри валяется на земле, дверь в дом открыта. Похоже, внутри никого не было, но я все равно закричала:
— Мин Ли, Сун Су! Бабушка Чхо!
Мне никто не ответил. Я надеялась, что бабушка Чхо увела детей в безопасное место — к себе домой или в поля, — но в глубине души осознавала, насколько это маловероятно. Меня тошнило от ужаса, но кровь кипела, как расплавленная сталь. Я позволила втянуть себя обратно в толпу.
— В школу. — Собственный голос показался мне совсем незнакомым. — Нас ведут в начальную школу.
— А Чжун Бу… — начала Ми Чжа.
— Может, дети уже у него.
Нас провели через ворота школы. Мужей, братьев и отцов отделяли от толпы и толкали налево. Многие мужчины до сих пор несли на руках младенцев и малышей. Остальных, включая стариков, посылали направо. На том участке детской площадки, где нас разделяли, на земле, словно разложенные на просушку водоросли, лежали десять пукчхонских старейшин, которые понесли двух мертвых солдат в Хамдок в надежде избежать кары. Всех их убили выстрелом в голову.
— Вперед! Вперед! Шевелитесь! — кричали нам солдаты.
Я то и дело налетала на впередиидущих, сзади меня толкали. Ми Чжа цеплялась за мою руку. Это утешало, но в то же время я боролась с желанием отмахнуться от подруги. Мне надо было найти детей.
Я привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть Чжун Бу и детей, но сюда, похоже, согнали весь Пукчхон. Я слышала, как уничтожали целые деревни — сжигали дотла дома и убивали всех жителей, — так что мне было очень страшно. Я только и думала о том, что сделают с нами солдаты.
Нас подогнали к другой группе военных, и те отдали новую команду:
— Всем сесть! Быстро садитесь!
По толпе словно прокатилась волна: люди стали опускаться на землю. Вокруг слышались всхлипы. Кто-то молился богиням, одна старуха читала буддийскую сутру. Рыдали младенцы. Дети постарше звали матерей. Старики опустили головы. Кое-кто из больных и слабых повалился на землю и лежал, не в силах больше двигаться. Напротив нас, отделенные полосой голой земли, сидели мужчины и мальчики-подростки Пукчхона. Над двором кружили черные вороны — они чувствовали, что приближается обед. Солдаты, широко расставив ноги для устойчивости, водили ружьями туда-сюда, целясь в нас и высматривая, не пытается ли кто убежать. В воздухе висели клубы дыма, так что дышать было тяжело. Похоже, горела вся деревня, кроме школы.
Тут по школьному двору разнесся визгливый скрежет рупора, и вперед вышел человек.
— Я командир второго полка Третьего батальона. Если среди вас есть члены семей полиции, военных или наших сотрудников, выйдите вперед. Вам не причинят вреда.
