— Думаю, с этим несчастным мы разберемся как-нибудь сами! Кажется, мы уже выяснили, что это точно будете не вы!
— Вы вечно со всем разбираетесь сами, а в итоге попадаете из одних неприятностей в другие!
А вот это был уже запрещенный удар. Как будто я виновата в том, что меня и моих близких преследуют люди, желающие использовать нас в своих целях. И в числе таких желающих, кстати, вполне можно назвать и самого вербинского посла!
Именно эта мысль привела меня в чувство. Я тут трачу время на бессмысленные перепалки, пока большая часть моей семьи сидит в тюрьме и ожидает своей участи — которая будет незавидной, если я ничего не предприму.
— “Предпринять все, что в ваших силах”, — напомнила я. — В том числе — дать мне возможность действовать. Это тоже в ваших силах. Как и держаться поближе к визирю, чтобы выяснить как можно больше о его планах и сообщать мне о них.
Демьен прикрыл глаза и тихонько зарычал.
— Вы невозможная женщина, — повторил он.
*
…То еще удовольствие — красться, как вор, в свой собственный дом. Под маскировкой, тайным ходом… впрочем, та же Тария два года это делала, так чем я хуже?
И первым, кого я увидела, пробравшись в наш сад, был Ники. Который сидел на дорожке и увлеченно играл с механической лягушкой.
…Главное — не спугнуть. Обоих.
Ники бросал какой-то прутик на пару метров от себя, а лягушка, как собака, прыгала за ним и приносила назад.
Первым порывом было схватить и затискать ребенка. Все-таки я о нем волновалась.
Вторым — прыгнуть на чертову лягушку, из-за которой у нас столько неприятностей. Чтоб больше не удрала!
Но лучше, наверное, все-таки не делать резких движений. Если я появлюсь из воздуха и сразу схвачу Ники, я его только напугаю. А лягушка — вообще не человек, чтобы на нее действовали чары отвлечения внимания. Так что в плане ловли артефакта мой маскировочный наряд бесполезен.
Я стряхнула с головы покрывало и принялась осторожно, крадучись приближаться к Ники.
— Ой, не будили б вы лихо, госпожа моя!
Я обернулась на негромкий скрипучий голос. За моей спиной стоял, опираясь на лопату и качая головой, наш садовник Сулах.
Когда-то я предлагала ему и его жене — нашей кухарке — отправиться на “почетную пенсию”. Жили бы себе спокойно при доме, а на их места я нашла бы кого-нибудь помоложе. Впрочем, на кухне даже есть для этого кандидатура — сорокапятилетняя дочь этой пары, по сей день числящаяся помощницей. Однако старики тогда страшно расстроились и обиделись, упорно доказывая, что лучше них с их работой не справится никто. Пришлось даже извиняться и утешать Сулаха новыми саженцами цветов, а его жену — наборами редких специй.
— При деле молодой господин. Не рушит ничего. Убиться не пытается, опять же. Хорошо!
— Если эта тварь опять удерет… — я посмотрела на вытянувшееся лицо садовника, и тут же поправилась, — я про игрушку, конечно! Если она удерет, у нас будут большие неприятности!
— У нас будут большие неприятности, если обидится и удерет молодой господин, — убежденно возразил Сулах. — У всех будут большие неприятности! В прошлый раз он пытался расковырять защиту на мастерской покойного господина! Едва успели за штаны поймать! А потом забрался на дуб в малом зале, а пока мы его искали, заснул на ветке и едва не сверзился! А потом залез в кладовую, где вы гостей-то обычно храните, и заснул там! А потом…
Я моргнула. Гостей храним… ой-ой, а ведь у нас там и впрямь еще один “гость” по сей день хранится! И опять мне совершенно не до него. В конце концов однажды мы его оттуда достанем, у него точно образуются пролежни, и тогда Тария меня убьет.
Ну и ладно. Пусть убивает! Лишь бы у нее была такая возможность. Для этого ей для начала надо выбраться из тюрьмы.
— Не переживай, игрушка никуда не денется, — Мариам буквально соткалась из воздуха, как Чеширский кот, так что даже я, уже знающая, в чем дело, невольно вздрогнула. Надо же, а Сулах у нас, похоже, ничему уже не удивляется.
— Как ты узнала о моем приходе?
Наложница пожала плечами.
— Повесила сигналку на тайный ход из сада. Мало ли кто еще может кого-то из нас выследить.
Разумно. Надо было, наверное, сделать это давным-давно. Все-таки Мариам у нас умница.
Ники, услышав наши голоса, уже обернулся и расплылся в широкой улыбке. Видеть меня он определенно был рад. Впрочем, не успел еще соскучиться настолько, чтобы бросаться на шею. Тем более без большинства взрослых ему, как выяснилось, было тут совсем не скучно…
А вот лягушка, стоило мальчику отвлечься, тут же порскнула на безопасное расстояние. Далеко убегать, правда, не стала, оставшись приплясывать в паре прыжков от мальчика.
— Так почему игрушка никуда не денется?
Мариам извлекла из складок одежды ту самую коробочку, что доставала в камере наших невольников, и откинула крышку.
Из коробочки раздался мелодичный свист. Это же что же… Мариам изобрела звукозапись? Да этой девушке цены нет!
Лягушка при первых же тактах сделала движение, очень похожее на вздох — и медленно, лапа за лапу, поплелась к нам.
— Ты давала мне задание найти бумаги о сбежавших артефактах. Я нашла. У нее звуковое управление, несколько музыкальных сигналов…
Ники, настороженно наблюдавший за этим, осознал, что игрушку у него сейчас отберут. И резким стремительным движением прыгнул на лягушку, вцепившись в нее обеими ручками.
— Малыш, — я присела. — Это очень важная штука. Она мне очень-очень нужна!
— Мне тоже! — насупился “малыш”. Я осторожно протянула руку, но мальчик только крепче прижал артефакт к себе и сморщил лицо, определенно готовясь в случае чего оглушительно зареветь.
Вспомнилось вычитанное давным-давно в какой-то книге — «Всякий, кто использует выражение “Легче, чем отнять леденец у младенца”, никогда не пробовал отнять леденец у младенца».
Мда… с игрушкой, пожалуй, будет не проще.
Особенно если учесть, что Ники не так уж часто действительно что-то интересно. Ребенку по-настоящему скучно и не с кем играть. Обычно дети до десяти лет в гаремах воспитываются все вместе и получают домашнее начальное образование. В этом возрасте им еще все равно, кто ребенок наложницы, а кто — любимой жены, кто раб, а кто наследник, все это становится важно куда позже. А значение имеет только то, что у этих детей, как правило, есть компания. В этом возрасте даже мы с Сафирой еще дружили — матери не успели нас рассорить… В десять лет мальчики обычно переселяются на мужскую половину и для них начинается серьезная учеба. А девочки… просто растут дальше.
Но Ники у нас — единственный ребенок. Ему достается внимание множества взрослых, но совсем нет компании для игр. Неудивительно, что он привык получать все, что хочет. Я всегда чувствовала вину из-за этого, но Тария панически боялась его куда-то отпускать в Аифале. Оставалось только ждать, когда ему исполнится десять лет.
