Поговаривали уже о проклятии, которое вопреки всем защитам и регалиям власти настигло-таки халифа, когда на свет наконец появился принц Фарид. Отец его был к тому времени уже далеко не молод и почти отчаялся. А потому долгожданного наследника с рождения буквально носили на руках, сдували с него пылинки и позволяли ему все. Пожалуй, нечего удивляться, что вырос он довольно инфантильным. Стать другим у него попросту не было шансов. Позже у халифа родились еще двое сыновей, но старший мальчик уже безраздельно занял место в сердце правителя.
И сейчас безмерно любящему отцу со множеством поклонов и витиеватых славословий сообщали, что его свет, надежда и опора, его долгожданный ненаглядный сын собирался его убить.
В какой-то момент халиф, шевельнувшись, поднял руку и потер грудь, будто у него закололо сердце. И я вдруг почему-то подумала, что этот грузный человек действительно стар.
Рядом обеспокоенно шевельнулся мужчина средних лет в слишком простом халате для придворного. Лекарь? Может быть. Во всяком случае, вмешиваться он не рискнул.
— …Увы, сообщнице удалось сбежать, и кто помог ей, пока не установлено…
Ага, сообщница — это, конечно, я. Хорошо, что не установлено! По крайней мере, Зарема, видимо, в безопасности…
— Но, к счастью, мне удалось договориться с одной из наложниц покойного советника ай-Мируза…
…Что он несет?!
— Разумеется, я не стал бы слишком доверять слову женщины, да еще рабыни, в столь важном деле. Однако у советника остался приемный сын, принятый в род через ритуал на крови…
Я рвано выдохнула, и Демьен нашел и стиснул в ладони мою руку.
Люди у одной из колонн расступились, пропуская вперед двух женщин и ребенка.
Незнакомку лет тридцати с красивым капризным лицом, одетую как знатная эрти. Ники. И заплаканную Зарему.
В гробовой тишине шелест шагов женщин и топоток ребенка прозвучали как-то преувеличенно-громко. И, будто она шла рядом со мной, я услышала всхлип и бормотание Заремы.
— Это неправда… я не… нет!
Зарема… могла ли она выманить Ники? Предать меня?
…А Тарию? Ведь они подружились с самого начала, несмотря на, казалось бы, непреодолимую пропасть между образованным профессиональным медиком и родившейся в гареме девицей, мечтавшей о работе в борделе. Странным образом строгая, правильная, целеустремленная Тария и легкомысленная, помешанная на мужчинах смешливая Зарема дополняли друг друга.
Вот только нашей “досуговой специалистке” всегда нравился визирь.
Однако зачем тогда было помогать мне бежать, отправлять весточки? И после этого…
Но с чего бы вдруг Ники выбежал, услышав незнакомый голос? Мать внушала ему, что с посторонними людьми вообще нельзя заговаривать. Да и сам мальчик, пережив нападение пиратов, плен и невольничий рынок, не доверял чужим и боялся их. Совсем другое дело — если его позвал кто-то из домочадцев. Зареме он наверняка бросился бы на шею, не задумываясь. Она всегда приносила ему из города сладости и игрушки.
Наверное, у меня сейчас было такое же каменное лицо, как у халифа. Во всяком случае, мне тоже было больно. Очень.
Всех, кто эти два с лишним года прожил со мной под одной крышей, я считала своей семьей. Большой, шумной, странной и разношерстной, но однозначно родной. Своими близкими. За каждого готова была сражаться с целым миром. И была уверена, что и для каждого из них это что-то значит.
Могла ли я настолько ошибаться?
Наверное, из-за раздрая, царящего в душе, я не сразу заметила, что Демьен больше не держит меня за руку. Он обхватил меня обеими руками и прижал спиной к себе. Может быть, я, не отдавая себе отчета, пыталась дернуться туда, в центр зала, к Ники, и мужчина меня удержал? Возможно. С точки зрения зенаильских традиций его объятия были однозначно недопустимыми и непристойными. Но… хорошо, что нас двоих не замечает никто. Мы невидимки в этой толпе. И плевать я хотела на местные дурацкие обычаи! В этом жесте не было никаких намеков — только поддержка и стремление защитить. И я с благодарностью прислонилась к мужской груди.
— Поведай нам, юный отрок, знаешь ли ты принца Фарида? — по голосу слышно было, что ай-Джариф слегка улыбается.
Незнакомая женщина — Фируса? — подтолкнула мальчика в спину.
— Дядя принц приходил к господину! — Ирмаина Ники почему-то всегда побаивался, хотя тот был неизменно ласков с ребенком и даже мастерил для него заводные игрушки. И называл его мальчик всегда только “господином”. — И потом еще жил у нас… он хотел убить дядю халифа, он просил господина сделать такую игрушку, чтобы убить!
Что?! Что за бред?! Ребенок не мог слышать переговоров принца с Ирмаином. Да и Фарид уж точно Ирмаину такого не говорил. А врать Ники никогда не был склонен.
— Вот! — Ники извлек из-за пазухи злополучную лягушку и коротко свистнул. По команде игрушка распахнула пасть, высунув игольно-тонкий язык — и сверкнув алым откуда-то из глотки.
Кругом зашептались. Как выглядит артефакт Рамуила, знали немногие, но все помнили, что это именно рубин.
А вот халиф знал это совершенно точно. Несколько секунд он остановившимся взглядом разглядывал лягушку, а потом тяжело повернулся всем корпусом, чтобы посмотреть на сына.
— Отец! Я не… — Фарид попытался сделать шаг вперед, но стражники, до сих пор стоявшие за его спиной, как-то очень быстро вдруг оказались по обе стороны от принца — готовые схватить по одному знаку.
Но знака не было. Еще пару мгновений халиф сидел неподвижно, глядя в одну точку, и лицо его все больше багровело. А потом он вдруг захрипел — и обмяк.
Казалось, в зале застыло всё и все. И лишь худощавый человек в халате, до сих пор стоявший, как и все, неподвижно, торопливо обогнул кресло, протянул дрожащую руку и коснулся пальцами шеи правителя.
Руку он опускал очень медленно. И еще медленнее оборачивался, чтобы встать лицом к собравшимся.
— Халиф мертв, — слова, как камни, упали в оглушительную тишину.
Глава шестнадцатая. Да здравствует халиф
…За этим должно было последовать “Да здравствует халиф!”. Тем более, вон, и наследник присутствует.
Но все молчали.
Убийца не наследует убитому — это правило действует даже в Зенаиле. Убийца не может править страной.
Старый халиф умер, похоже, от сердечного приступа, и здесь Фарид формально ни при чем. Да и по сути, я бы сказала, что виновен в произошедшем скорее визирь, безжалостно вываливший все это на несчастного старика.
И все-таки обвинение прозвучало. Нового халифа должны признать главы высоких родов — и они этого не сделают, если Фарид не сможет доказать свою невиновность.
А принц молча стоял, растерянно и неверяще глядя на тело в высоком кресле. Кажется, он до последнего не сознавал, что его отец смертен, как и все. Впрочем, детям часто кажется, что их родители вечны — а Фарид до сих пор до конца не повзрослел.
