— А что случилось? — не понимаю я.
— Ну, сначала история с портретом мистера Ларкина. Она жутко расстроилась, винит себя за недосмотр. Портрет следовало где-нибудь запереть, а не просто оставлять за сценой. Туда мог зайти кто угодно. А вчера, — продолжает Бринн, — когда я пришла к ней узнать номер мистера Соломона, она показала мне испорченные афиши мемориального комитета.
— В смысле «испорченные»?
— Кто-то зарисовал на всех лицо мистера Ларкина. Перечеркнул жирным красным фломастером.
— Вот черт. — Молчу какое-то время, пытаюсь переварить. — Кто же так не любил мистера Ларкина?
— Мисс Келсо полагает, что ее хотят подставить.
— Серьезно? С чего она взяла? — недоумеваю я.
Завуч у нас вроде любимой бабушки. К ней хорошо относятся даже те, кто считает себя плебсом.
— Видимо, она не верит, что мистера Ларкина можно так ненавидеть. Тем более по прошествии четырех лет.
Бринн сворачивает на Спрюс-роуд — длинную петляющую улицу, ведущую к дому мистера Соломона. Любой школьник в Стерджисе знает, где живет школьный садовник, потому что его дом граничит с футбольными полями — после тренировок мы всегда проходили мимо него за мороженым. По выходным мистер Си обычно копался в саду и, завидев нас, приветливо махал.
— А ты можешь в это поверить? — неожиданно добавляет Бринн.
Ее тон мне совсем не нравится. Она будто подозревает, что есть какие-то одному мне известные факты.
— Нет, — говорю и отворачиваюсь к окну.
Дальше едем молча. Наконец-то почтовый ящик с номером тридцать девять.
Бринн объявляет:
— Приехали.
Она тормозит и со скоростью улитки заезжает на гравий. Я поднимаю солнцезащитный козырек, ожидая увидеть чистенькое бунгало, каким его помню, и глазам своим не верю. Перед домом — свалка инструментов и строительных обломков, а рядом огромный кусок синего брезента, наполовину покрытый льдом. Из цветочных ящиков под окнами и двух больших горшков по обе стороны от лестницы свисают мертвые растения.
— Ты уверен, что он здесь все еще живет? — спрашивает Бринн, останавливаясь за ржавым черным пикапом.
— Я ни в чем не уверен, — говорю. — Парадом командуешь ты.
Она прикусывает губу и выглядит такой растерянной, что я добавляю:
— Расслабься, пикап его.
— Окей, — говорит Бринн. — Где наша не пропадала.
Вылезаем из машины, на подходе к крыльцу перешагиваем через груду кирпичей — судя по всему, они тут давно и надолго. Моя «напарница» жмет на пожелтевшую кнопку, раздается звонок. Подождав с минуту, звонит опять. На этот раз внутри явственно слышится лязг. Дверь по-прежнему закрыта.
— Мистер Соломон! — Приложив руку ко лбу, Бринн вглядывается в пыльное окно рядом с дверью. — Это Бринн Галлахер из Сент-Амброуза. Вы дома?
— Если да, то не желает с тобой разговаривать, — говорю. — Пошли.
— Подожди, — останавливает она. — Внутри точно кто-то есть. Может, сзади обойдем?
Не дожидаясь ответа, она сбегает по ступенькам и сворачивает за угол. После секунды сомнения следую за ней.
На заднем дворе мистера Соломона дела обстоят еще хуже, чем перед домом. Там и сям валяется штук шесть заржавевших тачек и высятся башни пустых цветочных кадок, которые, кажется, вот-вот рухнут. Раньше сад был открыт со всех сторон, теперь он обнесен невысоким деревянным забором.
Бринн сосредоточенно возится с задвижкой на воротах. Я ускоряю шаг.
— Ты что делаешь?
— Тут иначе не войдешь, — отвечает она, не поднимая головы. — Не пойму, как ее открыть.
Я и забыл, что Бринн напрочь лишена пространственного мышления.
— Надо потянуть и отвести влево, — говорю я, щелкнув задвижкой. — Только не думаю…
Со стороны дома доносится резкий звук. Бринн до боли вцепляется мне в руку и замирает. Широко распахнутые глаза обращены к дому. Поворачиваю голову и смотрю — прямо в дуло ружья.
— Чтоб я… — выдыхаю.
Сердце подпрыгивает, во рту мгновенно пересыхает. Ружье я видел разве что в музее, за стеклом. А это даже на расстоянии двадцати футов выглядит огромным и смертоносным. В голове одновременно проносится тысяча мыслей: «Жаль Регину и Эла. Я уже два года не видел мать. Уехать из Стерджиса не суждено. Я так и не исправил ни одну из своих ошибок и не извинился перед…»
— Бринн, — слышу собственный хриплый голос. — Прости меня.
— За что? — шепчет она, сильнее сжимая мою руку. — Ты знал, что нас тут ждет?
— Нет, просто…
Понятия не имею, как закончить предложение. В наступившей тишине слышно только наше дыхание. Постепенно я начинаю различать стоящую с ружьем фигуру. Низенький седой старик кажется слишком щуплым в своей фланелевой рубашке в клетку. Лицо наполовину скрыто прицелом, но легко узнаваемо. Вместе с узнаванием приходит в норму и пульс.
Вот уж не ожидал, что мистер Соломон способен направить на кого-то ружье! Во всяком случае, курок-то он точно не спустит.
— Мистер Си! Это я, Три… Ноа Тэлбот. Вы просили меня зайти, помните?
— Проклятые воры, — каркает старик. — Думаете тут чем-то поживиться?
— Нет-нет. — Внезапно понимаю, что держу свободную от Бринн руку поднятой, как конторский служащий при ограблении банка. — Мы хотели с вами поговорить.
— Воры паршивые, — продолжает бормотать он. Тут до него, видимо, доходят мои слова, дуло ружья чуть опускается. — Погоди. Ноа? — Он близоруко щурится. — Это ты?
— Да, да! — радостно киваю. — Может, уберете ружье?
Он пропускает мою просьбу мимо ушей и дергает подбородком:
— А это кто?
— Бринн Галлахер, — отвечает она. — Я раньше училась в Сент-Амброузе, помните?
— Нет, — огрызается он. Ружье тем не менее направляет вниз. Мы шумно выдыхаем. — Вы зачем ломитесь в мой сад?
— Действительно, Бринн, зачем? — еле слышно говорю я и ловлю на себе ее свирепый взгляд.
— Мистер Соломон, мы к вам за советом. В школе хотят создать мемориальный сад в честь мистера Ларкина. Нам с Триппом, то есть с Ноа, поручено выбрать растения, но мы в садоводстве ничего не смыслим. — Она украдкой косится на остатки былого цветочного великолепия. — Вот и пришли посоветоваться, что лучше посадить…
Мистер Соломон сверлит Бринн глазами, на его лице не дрогнул ни единый мускул. Не знаю, как она представляла себе эту встречу; вряд ли думала, что будет перекрикиваться через забор с вооруженным стариком.
— Ну что, поможете? — с робкой надеждой добавляет она.
— Я занят, — зло бросает мистер Соломон.
— О, конечно, простите, — извиняется Бринн. — Нам… мне следовало позвонить. Вообще-то, я звонила, ну да ладно. Можно мы придем в другой раз?
