— Безнадежное дело, — обращаюсь я к пустому помещению. То есть не совсем пустому — при звуке моего голоса мохнатый хозяйский пес Эл радостно стучит хвостом об пол.
— Ты-то чему рад? Радоваться нечему, — говорю, а тот в ответ лишь язык высовывает. И радуется.
Пф-ф. Одно расстройство.
Из кухни с подносом свежей выпечки выходит владелица кофейни Регина Янг. Ее кекс с глазурью напоминает обычный разве что по форме и размеру — хозяйка печет его из творога с ванилью и добавляет туда секретный джем собственного приготовления. Дай мне волю, ел бы его прямо с противня.
— Что значит «радоваться нечему»? — вопрошает Регина и ставит поднос на прилавок.
При ее появлении Эл вскакивает, подбегает к стойке и виляет хвостом в ожидании подачки. Которая ему не светит. Вот бы мне хоть чуточку его оптимизма!
Слезаю с высокого табурета, чтобы помочь Регине поставить поднос в витрину. Она испекла кексы пораньше, до того как в половине пятого за ними начнет выстраиваться народ. Я не единственный в Стерджисе, кто без них жить не может.
— Грант Кендрика получить нереально, — бурчу я.
Хозяйка поправляет косынку, стягивающую короткие кудряшки, и отходит, чтобы пропустить меня к прилавку.
— Это почему же?
Сладкий фруктовый аромат кексов ударяет в нос, у меня текут слюнки.
— Его присудят «наиболее многообещающему старшекласснику школы». — Я рисую в воздухе кавычки. — Только нигде не сказано, что это значит. По сути, старина Гризли отдаст его кому пожелает. Меня он ненавидит, поэтому гранта мне не видать. Даже и пытаться незачем.
Я вытаскиваю из коробки под прилавком одноразовые перчатки, натягиваю их и начинаю выкладывать кексы на витрину, строго на четверть дюйма друг от друга.
Регина облокачивается на прилавок:
— Знаешь, Трипп, что мне в тебе нравится?
— Моя запредельная точность? — подсказываю, щурясь на витрину.
— Твой положительный настрой, — сухо отвечает она.
Вопреки паршивому настроению, не могу сдержать улыбку:
— Я просто называю вещи своими именами.
— Да ради бога. Давай, выговорись, выпусти пар. А потом заполни бланк, отправь и надейся на лучшее.
Делаю недовольную гримасу, хотя приятно, когда она строит из себя маму. Я не имею в виду свою маму. Последняя открытка от Лизы-Мари Тэлбот пришла семь месяцев назад, с видом казино в Лас-Вегасе, где она работает, и строчкой на обороте: «Руби фишку!»
— Так уж и быть, — ворчу я, — заполню.
Сдерживаюсь, чтобы не обрушивать на Регину поток жалоб, которые она знает наизусть. Тем более что она читает мои мысли. Заправляя новый рулон бумаги в кассу, хозяйка говорит:
— Мое предложение, кстати, в силе.
Всякий раз, как я начинаю ныть, что никакое из доступных мне пособий не покроет и жилье, и питание, Регина напоминает о свободной комнате в их доме. Сейчас с ними живут только двое сыновей.
— Не бог весть что, — пожимает плечами она, — все тот же Стерджис. Но если вдруг надумаешь сменить обстановку, комната твоя.
Похожее предложение поступало и от друга. Шейн не раз говорил что-то вроде: «Чувак, давай после выпускного поселимся на квартире моих предков в Саут-Энде», — а когда дошло до дела и я спросил о переезде, он вспомнил, что квартира сдается. «Зато в Мадриде есть свободная хата», — обрадовал он, будто нет разницы — жить в Массачусетсе или в Испании, особенно для человека без загранпаспорта.
Ну и ладно. Я, собственно, не горю желанием сожительствовать с Шейном. А о комнате у Регины подумаю. Уже столько лет живем вдвоем с отцом, что обстановку и в самом деле не мешало бы сменить. Просто в свой следующий переезд я надеялся заодно поменять и город.
Грант Кендрика поначалу выглядел вполне достижимым. Его совсем недавно учредил один из бывших учеников Сент-Амброуза — двадцать пять тысяч долларов годовых в течение четырех лет! Такая сумма означает возможность поучиться в паре государственных колледжей и приблизиться к поступлению в Массачусетский университет в Амхерсте, куда я в конечном счете метил. Консультанту по профориентации я сказал, что меня привлекает их «ознакомительная программа», где можно «попробовать разные специальности и выбрать ту, что отвечает моим интересам и стремлениям». И все же главной причиной для меня была не легкость поступления по результатам сочинения на свободную тему; я мечтал попасть в большой университет относительно далеко от дома, где можно будет почувствовать себя другим человеком.
— А с чего ты взял, что мистер Грисуэлл тебя ненавидит? — спрашивает Регина, отодвигая в сторону Эла, чтобы протереть витрину. Все ее дети учились в Сент-Амброузе, поэтому прозвище директора ей знакомо. Причем она до сих пор фанатит в родительском комитете и порой лучше меня осведомлена о школьной жизни.
— Из-за истории со стеллажами.
— Да брось. — Регина упирает руки в бока. — Он не станет вымещать на тебе давнюю обиду.
— Еще как станет!
Раньше отец время от времени подрабатывал по найму в Сент-Амброузе. Когда я учился в восьмом классе, Гризли заказал для своего кабинета встроенные книжные полки. Отец все сделал, выставил счет, а директор вдруг заартачился, что, мол, на такую цену не соглашался и заплатит только три четверти суммы. Они бодались несколько дней, после чего стало ясно, что Гризли не уступит. Тогда отец пришел на выходных в школу, разобрал весь стеллаж и заново покрасил стену. А еще оставил Гризли записку: «Передумал брать заказ».
В этом весь отец: всегда такой белый и пушистый, пока его не доведут — и тогда переключатель щелкает. Директор еще легко отделался, хотя самому Гризли так не казалось. Он капитально разозлился и, уж конечно, не отвалит сынку Джуниора Тэлбота пару сотен тысяч на колледж.
— Ну хорошо, положим, ты не любимчик мистера Грисуэлла, — продолжает Регина, — но ведь не один же он решает? У мисс Келсо тоже есть право голоса. К ней прислушиваются чуть ли не больше, чем ко всем остальным, вместе взятым. Кстати, о мисс Келсо… Разве она на днях не просила тебя об услуге? В которой ты ей как дурак отказал?
— Ничего не знаю, — говорю.
— Ну же, Трипп. Ради бесплатной путевки в колледж?
— Я не желаю состоять в этом сомнительном комитете.
Регина скрещивает руки на груди и сверлит меня взглядом.
— С какой стати заниматься устройством сада в честь учителя, которого я… — слова застревают в горле, — нашел в лесу?
Уже несколько лет я пытаюсь забыть тот день. Регина, конечно, не догадывается об истинной причине. Откуда ей знать, что участие в создании мемориального сада Ларкина для меня не удачная возможность, а кошмарная пытка?
— Ничего ужасного, это знак уважения и поддержки, — заявляет Регина, потом спохватывается и, как умеет, смягчает тон. Получается плохо, но ведь главное — намерение. — Трипп, бог даст, тебе полегчает, залечишь наконец свою душевную рану. Ты достоин исцеления не меньше других.
