Злился на вопросы, которые она ему задавала, пыталась залезть под кожу.
— Но все это — лишь грани тебя. Я не знаю всего…
Ему удалось сбить Лию с толку, обратив вопросы против нее самой, но это в какой-то степени обернулось против него. Он понятия не имел, что она долго его желала или что так страстно переживала их ночь.
«Ты не знаешь ее так же хорошо, как она тебя, верно?»
Возможно, не знал. Возможно, он был виноват так же, как и все остальные, относясь к Лие как к невинной и чистой наследной принцессе, а не как к резкой, умной, огненной женщине, которой она на самом деле была. Женщиной, а не девочкой. Женщиной со своими потребностями и желаниями, такими же страстными и насыщенными, как и его…
Рафаэль должен был контролировать себя. И не спускать свой голод с цепи, потому что это было опасно.
Он был опасен.
Но… Лия хотела узнать его. Хотела узнать, что та ночь значила для него, так что, может, самое время показать ей. Дать увидеть те грани характера, которые он прятал.
Так что он потянулся к ней, поднял руки и провел пальцами по черному шелку волос. Притягивая к себе еще ближе, потому что нужно быть медленнее. Он должен быть осторожен, иначе желание поглотит их обоих.
Лия часто дышала, глядя на него так, будто он — единственный в целом мире. Руки поднялись к его груди, прижимая ладони и пропуская через них разряды молний.
Сладкий запах окутал его, заставляя чувствовать себя голодным, потерянным и отчаянным.
«Осторожно. Будь осторожен».
— Лия, — вздохнул он — Princesa… mi princesa…
Ее руки скользнули по груди, вокруг шеи, она поднялась на носочки и нашла его губы.
И он пропал.
Рафаэль сжимал ее волосы в кулаке и целовал грубо и глубоко, будто существование всего мира зависело от поцелуя, и, если они остановятся, наступит конец света.
Поэтому он не останавливался, проталкивая язык в рот, пробуя ее, отчаянно ища аромат, который помнил с той ночи. Мед, или коричневый сахар, или корица, или какое-то сочетание всего этого. Она была восхитительной, всем вкусным, что он когда-либо пробовал и не мог насытиться.
Лия издала тихий стон, прижимаясь к нему всем телом. Она очень сильно желала его.
Той ночью, которую они провели вместе, Лия была невинной, сладостно нерешительной и неуверенной. И, несмотря на все свои желания, он должен был быть осторожен с ней.
Ее руки начали расстегивать пуговицы рубашки, и он разорвал поцелуй, стаскивая с нее толстовку через голову. Затем стянул спортивные штаны и положил Лию на мягкий шелковый ковер перед камином, нависнув над ней.
Черные волосы рассыпались по яркому ковру, щеки раскраснелись, а черные от желания глаза смотрели на него.
— Пожалуйста, Рафаэль, — прошептала она, потянувшись к нему. — Ох, пожалуйста.
Она умоляла его как той ночью, не сдерживая себя, но теперь он мог видеть нескрывамое желание в ее глазах.
Это доводило голод до яркой, острой точки.
Он должен быть осторожным, очень.
Дрожащими руками Рафаэль расстегнул брюки и потянулся вниз между бледных ног, отодвигая в сторону красивые кружева трусиков. Затем, скользнув руками под бедра, приподнял ее, а потом резко и глубоко вошел, простонав.
Лия тоже вскрикнула, выгибаясь под ним, сочные губы открылись. Она смотрела на него, когда он остановился, глядя сверху вниз, вспоминая ту ночь, тот момент, когда они впервые были вместе.
Тогда ее лицо было в темноте, но Рафаэль мог видеть его сейчас, освещенное огнем, золотисто-розовые отсветы на коже, пламя отражалось в глазах. Она смотрела на него, будто он был самым важным человеком, будто был для нее всем.
«Осторожно, помнишь?»
Рафаэль помнил. Но он не навредит Лие. Никогда не навредит.
Он потянулся к руке, притянул к себе пальцы и поцеловал их. Затем он вышел из нее и снова вошел.
Лия снова дотронулась до него, до лица, шеи, спустилась к груди. Касаясь, будто не могла насытиться.
Он слишком долго жил без женщины, которая могла хотеть его так. Он прожил слишком долго без нее.
Три месяца борьбы, игнорирования друг друга. Притворялся, что желание пылает не так горячо и сильно, как тогда в кабинете ее отца. Притворялся, что Лия ничего не значит для него после той долгой, жаркой ночи в его постели.
Ребенок был не только его, но и ее тоже.
Он скользнул руками под нее, прижимая ближе, входя глубже, сильнее, быстрее, потому что не мог продержаться дольше. Наслаждение было слишком сильным.
Лия извивалась в его руках, отчаянно пытаясь прижаться ближе, поэтому он нашел ее губы и завладел ими. Целовал ее крепко, чтобы они соединились и здесь.
Она руками обвила шею и двигалась с ним, удовольствие становилось до боли острым.
Оргазм нарастал, а затем хлынул через край, утопив их в наслаждении, и он почувствовал, как оно захватывает и ее, она резко обняла его, а стон наслаждения вырвался из груди.
Рафаэль долго лежал так, не мог двигаться, обнимая ее. Не мог даже думать, пока сладостные импульсы проходили сквозь него. Лия уткнулась в его шею, так что он мог чувствовать ее тепло и дыхание на коже, слышать стоны.
В нем проснулось сильное чувство собственничества, и Рафаэль без раздумий ответил, подняв голову и посмотрев на нее, пока она лежала на ковре под ним.
— Ты моя, Лия, — грубо и властно сказал он. — Ты выйдешь за меня.
Она не двигалась, глядя на него. В глубине голубых глаз все еще тлела страсть.
— Ладно, — сказала она.
Его пронзило удивление. Он ожидал еще одного отказа.
— Что значит «ладно»?
Лия нежно прикоснулась к его скуле:
— Это значит «да», я выйду за тебя.
Глава 7
Лия приняла решение, пока лежала с ним, глядя в глаза и видя его отчаяние и желание, всю пылкую напряженность, которую он скрывал от других людей, но не от нее.
Она понимала, что он нуждался в ней, хотя и не знала, что именно ему было нужно. Рафаэль, наверное, даже сам этого не понимал.
Многие чего-то от нее ожидали, но никто не нуждался. Не так, как Рафаэль. Он ничего от нее не требовал и не просил играть определенную роль. Только хотел, чтобы она сказала «да» и стала его женой.
Эта нужда заставила что-то внутри ее отозваться эхом, болью, которую она не могла проигнорировать или задушить, которая жила в ее сердце, с каждой встречей становясь все глубже и сильнее.
Как она могла позволить ему одному нести ответственность за их связь, а потом лишить возможности все исправить? Если она откажется, все усложнится, и не только для нее и ребенка, но и для него.
