Натка невольно вспомнила, как много лет назад ходила на «смотрины» к матери Сенькиного отца и насколько унизительно это было. От неприятных воспоминаний, давным-давно канувших в прошлое, ее даже передернуло.
– Вот, значит, ты прекрасно понимаешь, о чем я сейчас говорю, – с удовлетворением в голосе заметила Тамарочка. – Представляешь, что значит для ребенка-сироты понимание, что он «не подошел»? Если у этой малышки есть и другие претенденты на усыновление, значит, к ней регулярно ходят «на смотрины» разные люди, и каждый раз она подсознательно боится того, что от нее снова откажутся, второй раз бросят, как когда-то сделала ее мать. Это очень болезненная травма.
Натка почувствовала, что против воли у нее по лицу текут слезы.
– Я никогда этого не допущу! – пылко воскликнула она.
– А вот тут кроется очень серьезная ошибка, – спокойно сказала Тамара Тимофеевна и подлила Натке в чашку еще чаю. – И совершая ее, ты загоняешь ситуацию в тупик, из которого потом будет очень трудно вылезать. Без потерь точно не получится. Понимаешь, как бы ужасно это ни звучало, ребенок может вам не подойти. Да-да, именно этот ребенок, каким бы замечательным он ни был, вполне может не подойти вашей семье или твоему сыну. Поэтому первое очень важное правило – до того, как вы заберете Настю сюда в Москву, максимально собери информацию о ней. Из всех источников, из которых сможешь. Таганцев – опер, поэтому ему, я уверена, будет проще. Все, что касается происхождения, здоровья, способностей, особых потребностей – лучше всего узнать до следующей очной встречи с Настей. И отменить ее, если вы узнаете что-то, что поколеблет ваше решение.
– А второе?
– Что второе?
– Вы сказали, это первое важное правило, значит, есть еще и второе.
– Да, Наташенька. И оно заключается в том, чтобы честно признаться себе, что ребенок вам не подходит, сразу, как только вы это почувствуете. Если это произойдет, ты будешь испытывать острое чувство вины. Мол, мы дали ему ту самую надежду, о которой я тебе говорила, а теперь наносим удар, возвращая обратно в детский дом. По истечении трех месяцев ты можешь подать документы на усыновление не потому, что реально будешь этого хотеть, а потому что так будешь понимать свой долг и свою ответственность. Так вот запомни, так ты сделаешь только хуже. И себе, и своему сыну, и Насте.
Чувство вины – это серьезная психологическая травма, потому что, если ты будешь чувствовать, что это не ваш ребенок, ты все равно решишь, что даже ваша, не самая подходящая семья будет для девочки лучше, чем никакой. Но это ошибка. Манипуляция сознания. Разрушить жизнь своей имеющейся семьи и удочерить Настю, которая будет вам в тягость, а не в радость, – это большой риск. И главное в этой ситуации – по истечении срока гостевого периода найти силы признаться, что ваше решение – «нет».
– И как это объяснить малышке после того, как она проживет у нас эти три месяца? – глотая слезы, спросила Натка.
– Это тяжело, но необходимо. Главное, с первых дней не говорите Насте, что вы ее родители, ничего ей не обещайте. Она приехала в гости, и она у вас в гостях. Это, признаться, мало поможет. Даже самые маленькие дети, которые и теоретически не представляют себе, что такое семья, «считывают» наши намерения и испытывают надежду, это нормально, у каждого из нас есть потребность быть чьим-то. Даже у взрослых, когда они влюбляются, а уж у детей-сирот тем более. Если вы решите, что не готовы, если вы отвезете Настю обратно, то надо будет честно попрощаться с ней навсегда и сказать, что ты – не ее мама.
– Я не представляю, как через это пройти, – тихо сказала Натка.
– Поэтому подумай обо всем хорошенько еще раз. Собери всю имеющуюся информацию, прими решение с холодной головой и представь, сможешь ли ты пройти через все то, что я тебе только что описала. Я знаю, что сейчас причинила тебе много боли, но лучше потерпеть ее сейчас, чем потом, когда она будет в сто раз сильнее, и испытывать ее будешь не только ты, но и тот маленький человечек, за которого ты возьмешься отвечать.
Попрощавшись с Плевакиной, Натка уныло поехала домой, прокручивая в голове тяжелый разговор. И сестре, устроившей эту встречу, и самой Тамарочке она была очень благодарна, потому что розовые очки разговор разбил вдребезги. Все сомнения, которые Натка упорно прятала на самом дне своей души, подняли голову, и она понимала, что дома ее ждет еще один очень непростой разговор. На этот раз с Костей. Однако в будущее, очертания которого совсем недавно казались смутными, она теперь смотрела без страха.
* * *
Димин телефон оказался выключен. Я набрала номер снова, выждав минут пять на тот случай, если в момент звонка мой помощник находился в каком-нибудь тоннеле, не пропускающем сигнал. Хотя, насколько я могла судить, никаких тоннелей на пути из дома на работу у Димы не имелось.
«Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа», – второй раз любезно сообщил мне механический женский голос. Что ж, ситуацию с тоннелем смело можно было вычеркивать. И как это понимать? На работу Дима опаздывал уже на пятьдесят минут, и объяснить это любой несущественной причиной было решительно невозможно. Попал в аварию? Заболел? Случилось несчастье с родственниками? При всех этих вариантах он бы просто не брал трубку.
Выключенный телефон был из разряда невозможного. Вы много знаете людей, которые выключают телефон хотя бы на полчаса? Максимум ставят на беззвучный режим. Если они, конечно, не в самолете. В самолете лететь Дима вроде не собирался. Ладно, разъяснится так или иначе, а пока надо приниматься за работу.
Перед тем как погрузиться в ворох бумажных дел, я, выполняя Машкин разумный совет, позвонила жене нашего шефа и попросила назначить Натке консультацию. На то, чтобы объяснить ситуацию, много времени не ушло. Тамара Тимофеевна – человек понимающий и быстро схватывающий суть. Еще бы! Они с шефом столько лет прожили вместе, что иначе и быть не могло.
Встречу она назначила на сегодняшний вечер, чтобы не откладывать в долгий ящик, поэтому еще какое-то время я потратила на то, чтобы уведомить о консультации Натку. К счастью, убеждать сестру сходить к психологу не пришлось. Видимо, она находилась в таком душевном волнении, что хваталась за любую возможность поговорить с кем-нибудь опытным. Успокоившись, что на данном этапе я сделала для Натки все, что могла, я для очистки совести снова набрала номер своего помощника – без результата – и погрузилась в работу.
Я бы точно пропустила обеденный перерыв, если бы ко мне не заглянула Машка.
– Ты вообще есть собираешься? – накинулась она на меня, смекнув, что перерывов я себе сегодня не позволяла. – Пошли в кафе, отметим окончание моего недолгого, но все же отпуска. Я угощаю.
– Обычно люди отмечают начало отпуска, а не конец, – сообщила я и с удовольствием потянулась, чувствуя, как в районе шейных позвонков что-то отчетливо хрустнуло. Нет, сидячая работа все-таки очень вредна, что и говорить. – Пойдем, Машуль, я по тебе соскучилась. Только два условия. Во-первых, пользуемся остатками жаркого лета и сидим на открытой веранде, а во-вторых, раз ты приглашаешь, то я плачу за напитки.
